С точки зрения Карфагена

Неудивительно, что к окончанию VIII века до н.э. и в начале следующего столетия по археологическим данным отмечается необычный рост населения в Карфагене и городах на южном берегу Иберии[20]. В отдаленном прошлом в колонии уезжали по торговым и, иногда, политическим причинам (вспомним бегство Элиссы с «сенаторами и принцепсами»), а так же из-за вынужденной «гуманитарной» миграции — те же самые беженцы, удиравшие от репрессий в Сирии или Иудее.

Ныне миграция носит аграрный характер — не самая богатая и плодородная земля в Ханаане реквизирована ассирийцами, крестьяне в новых условиях превращаются фактически в крепостных, — если не в рабов! — под безраздельной властью завоевателя.

Единственный разумный выход — искать счастья за морем, а ведь всем известно, насколько изобильны, обширны и, прежде всего, малонаселенны равнины возле Утики, Карфагена или Гиппона с Гадруметом! То же самое и в Иберии — варвары-тартесситы где-то далеко, за горами, а на побережье достаточно пригодной для обработки земли.

После ассирийского завоевания дороги восточных и западных финикийцев начали окончательно расходиться. Тир продолжал вести торговлю, постепенно приходя в упадок и уступая позиции грекам. Лишившиеся наделов крестьяне эмигрировали за море.

Западная колониальная Финикия, сбросив опеку слабеющей и деградирующей метрополии, перешла на принципиально новую стадию развития — в противовес исконным обычаям, переселенцы начали строить собственную государственность и в будущем даже начали претендовать на имперский статус.

Глава II. Первые трудности, первые успехи

Основой любого человеческого сообщества, от огромной империи, до десятка выживших жертв кораблекрушения на необитаемом острове, является продовольственная безопасность. Выжить можно в любых неблагоприятных условиях — на холоде и жаре, под владычеством самого жестокого чужеземного тирана, да хоть после падения астероида размером с Вавилонскую башню, — но только в случае, когда люди могут пользоваться жизненно необходимым: пищей и водой.

Когда возникает избыток провизии, появляются стимулы к развитию. Больше детей, которые не станут умирать от голода. Больше свободного времени — не обязательно от восхода до захода солнца горбатиться в поле, вполне можно нарисовать что-нибудь красивое на стене своего дома или вылепить изящную фигурку. А то и вовсе начать сочинять стихи! Появилось десять лишних мер зерна? Отлично, надо сходить в гости к соседнему племени, живущему в лесу, и обменять пшеницу на замечательную шкуру леопарда или золото, которое дикари намывают в ручейке.

Вся история человечества вращается вокруг ключевого ресурса: продовольствия. Без еды не будет жизни и ее продолжения, не говоря уже о второстепенных последствиях наподобие культуры, искусства и науки. Все эти три категории напрямую зависят от единственного фактора: сыт человек, или голоден.

Неудивительно, что единственным сохранившимся произведением карфагенской научной мысли стал трактат агронома по имени Магон, старательно записавшего советы по ведению сельского хозяйства. И то, данное ученое сочинение известно нам исключительно по римскому цитированию — оригинал погиб в пламени, сожравшем Карфаген.

Магон написал свой труд ориентировочно в III веке до н.э., собрав весь многовековой опыт карфагенян в сложном и трудоемком аграрном искусстве. Промышленное сельское хозяйство, — своего рода античные колхозы, — положенное на научную основу, не возникло из ничего, не появилось за один день. Грандиозным успехам Карфагена в этой области предшествовали эксперименты многих поколений предков. Предков, которые принесли определенные знания из Ханаана, а затем их углубили и развили.

Магон Карфагенянин и Кассий Дионисий, основатели науки о сельском хозяйстве. Гравюра, 1675 г.

Как мы отлично помним, в первые годы после основания, независимый от Тира город Карфаген был невзрачным поселком, над которым главенствовал купленный у ливийцев холм Бирса. Земли рядом с холмом были взяты у ливийских вождей в аренду, за что следовал ежегодный взнос — обычная, ничем не примечательная практика финикийских колонистов, предпочитавших не ссориться с аборигенами. Проще отдать варварам какую-то сумму в серебре или товарах, чем потом возиться со сбором ополчения, поиском наемников и прочими неприятными издержками колониальной войны.

Дело устраивалось к выгоде обеих сторон. Ливийцы пользуются терпимостью карфагенян и свободно селятся в городе, где торгуют своими товарами, а выходцы из Тира, уплатив требуемую сумму, могут развивать хозяйство рядом с Новым городом.

Продолжалась эта идиллия довольно долго. Наверняка не обходилось без мелких конфликтов, стычек из-за наделов, взаимного обмана и прочих чисто житейских мелочей. Но давайте согласимся, что в нынешние цивилизованные времена такое понятие как «рейдерский захват» ничем не отличается от взятия под свою руку плодородного участка в долине реки за горсть финикийских стекляшек и отрез пурпурной ткани.