С чего это вдруг он решил поделиться этой новостью? Ну нашёл себе собеседника. Разговаривал. Хорошо, должно быть, пообщались. Теперь добавят друг друга в друзья в социальной сети и будут писать на стене: «Приффетик! Как делишки?». Интересно, он где-нибудь зарегистрирован? Надо поискать. Наверное. Он же, несмотря на залысины и объёмистый живот, совсем не старый вроде, лет тридцать с чем-нибудь. Так что, может, у него и ник есть. Что-нибудь вроде «Славик <КрУтОй ПеРеЦ> Михайлович»… Точно, и аватарка такая тройная: на верхней картинке он рядом с машиной, на средней — с сигаретой и в солнечных очках, а на третьей — обнимает загорелую красотку. Машина чужая, очки взял погонять у друга, с красоткой и вовсе не знаком, тут спасибо фотошопу.
— Мила, ты думаешь о чём-то своём.
— Нет, я Вас слушаю. Просто не знаю, кто такой Александр Николаевич.
— Он приходил на мой урок.
А, психолог.
— Он психолог?
— Нет.
Вот оно как. Не психолог и не депутат. Тёмная лошадка этот Александр Николаевич!
— Итак, — продолжил Вячеслав Михайлович. — Он готов выделить деньги на оборудование для школьной газеты.
Школа нашла очередного спонсора. Сейчас я, видимо, должна запрыгать от счастья, сделать на спине татуировку с лицом Александра Николаевича и всех своих будущих детей называть в честь него Александрами Николаевичами, даже если будут одни девочки.
Учитель обществознания набрал в грудь побольше воздуха — значит, сейчас будет кульминация разговора. На выдохе он произнёс:
— И он настаивает на том, чтобы ты была главным редактором.
Эта фраза выдернула меня из мира, где у меня была татуировка и полсотни детей с одинаковыми именами.
— Я. Главным редактором, — уточняю на случай, если мне послышалось.
— Ты можешь отказаться! — обрадовался Вячеслав Михайлович. — Просто он считает, что ты подходишь на эту роль. Вы не родственники?
Видел меня раз в жизни и уже такое утверждает. Надо же, какое хорошее впечатление я произвожу.
— Значит, ты отказываешься, — успокоился учитель. — Тогда скажи Насте Комаровой…
Не знаю, какие силы дёрнули меня за язык в тот момент, когда я сказала:
— Почему? Я согласна.
За стеной тошнит соседа. Эти звуки возвращают меня к реальности, вылезаю из ванны, и, наскоро вытершись, натягиваю мою обычную домашнюю одежду — топ с полупрозрачной гипюровой спиной и длинную юбку. Мою любимую юбку. Раньше я носила её не только дома, до тех пор пока на подоле не появился ряд несмываемых пятен акриловой краски. И совсем незаметно, но мама всё равно хотела юбку выкинуть, и только мои уговоры удержали её от этого опрометчивого шага. Я предложила закрасить пятна чёрным маркером или пришить поверх них оборку, но мама была неумолима — или носи дома, или выбрасывай.
Я прошла на кухню и поставила на плиту чайник. В его округлых металлических боках на секунду отразилось моё озадаченное лицо, искажённое, как в кривом зеркале. Сидя за столом и поджав ноги, я слушаю гудение чайника и проклинаю себя за длинный язык. Вячеслав Михайлович ждал, что откажусь. Я бы и отказалась, не жди он этого от меня. Неужели ещё не переросла привычку делать всё наперекор взрослым? Пора бы. Не маленькая.
Главный редактор, значит. Чем занимается главный редактор? Он такой главный… И редактирует. Это всё, что я знаю.
— Лесь, хочешь быть помощником главного редактора? — спрашиваю.
Хочет. Отлично, теперь нас двое. Не так уж всё и плохо!
Через секунду мобильник опять зазвонил. Решив, что это снова Леська, я взяла трубку, даже не поглядев на дисплей. Зря. В телефоне звучал голос отца.
— Привет! — бодро сообщил он. — Ты сейчас свободна? Хочешь, приезжай! Или могу подъехать. Близнецы сейчас на прогулке с няней, но минут через десять уже вернутся!
«С няней»?! Его жена не работает, чем она, чёрт возьми, так занята, что им пришлось нанять няню? В горле встал какой-то противный комок, и я промямлила:
— Нет, я сейчас не могу.
— Ну, в другой раз… — расстроился отец. — Как твоя учёба, ты хорошо учишься?
Получив утвердительный ответ, он поспешил распрощаться.
И тут я почувствовала запах дыма. Чайник вскипел и, сердито потрясая крышечкой, плевался клубами пара, как разъярённый дракон. Но в том, что у нас ничего не горит, я была уверена.
Неужели опять «субботник»? Листья давно сгнили, что же они жгут? Разве что чучело, изображающее меня.
Окна моей квартиры выходят на проезжую часть и чтобы посмотреть, что происходит во дворе, пришлось бы выходить на лестничную клетку. Делать мне больше нечего.
Я нарисовала себя главным редактором (то есть с журналом в руке и в очках). Получилось больше похоже на карикатуру.
Запах дыма усилился.
Обозвав себя мнительной старухой, всё же вышла на лестничную клетку.
Дым шёл из квартиры номер 19.
Вот что было странно. По лестнице то и дело спускались и поднимались жильцы. Прошёл сосед с бутылкой чего-то мутного. Проскакала галопом древняя соседка со стопкой сухого белья — она всегда бегает со стопками сухого белья, чтобы вывесить его во дворе и сказать, что настирала. И ведь все знали, что бельё сухое, и она знала, что все знают — но всё равно вывешивала и всё равно всем врала, что стирала.