С трех языков. Стихи

                               1.
светлым глазам затемненного таксомотора
                              который ноябрьской ночью
отвозил мою мать когда у нее начали отходить воды

детской коляске зеленого цвета которая до меня

возила полную вшей одежду эмигрантов

нелегалу которого чуть не загрызла овчарка

                                            в кобольдовом лесу
куда я ходил школьником в подаренном пальто
                                             преследуемый блюзом

рассвету над парижанкой

                         приносящему мне твои безвременники,
Аполлинер,
и обнажающему боль несчастных в любви[5]
                                      на путях сортировочной горки
чудесной тайне вербаскума пробивающегося
                                             на станционном бестравьи
под бряканье бдительных молотков
                                            для простукивания колес

беспокойным асфальтовым воробьям

                                         товарищам наших дурачеств
и свидетелям наших чудачеств спокойным чайкам
                                                            на перилах балконов

туннелям куда возвращаются с платформы

            экспедиторы чтобы вдохнуть немного тумана
переправленные любезным Хароном
с асфодилонского луга

мечтам о скитаниях в товарных вагонах

                                               бледно-зеленого цвета
в июльские дни когда мираж трепещет над шпалами

лохмотьям истории поступающим на фабрику

по переработке макулатуры
и оставляющим горький запах бумаги
                                         в бумагорезке забвенья
                                 2.
плодородному пеплу оседающему на глазах
                                            стоит нам вспомнить
хромую женщину на велосипеде и мальчонку
                                              что плакал в сквере

работницам табачной фабрики

                    вышедшим на демонстрацию и в первую
очередь
Марианне бившей себя по ягодицам
                                             перед носом хозяина

моей тете в шелковой блузке

                   сшитой из американского парашюта
которая поднимая глаза от «Зингера»
                                                видела свет за холмом

жителям Кьяссо пришедшим на помощь Гарибальди

                                 в битве при Сан-Фермо
с торбами хлеба и фуража
                                     через пограничные лощины
светлым асфальтам этого
                          с латинским когда-то названием города
где покоится наша дудочка вечных лозоходцев
                                                         в поисках любви

милосердным грудям подавальщицы из буфета

богини ночной смены из-за которой сходили
                                               с рельсов вагоны

огню иллюзий зажженному парнями

что все еще играют Perdido
в лесочке куда залетают среброгласые соловьи
                                                   расцветая в тени

грудам металлолома под белым криком акации

покрывающей женщин таящих
                                       весенние гроздья веселья

морозному январскому дню на горе святого

                                                 где я собираю
обломки снов возвращающих ушедших друзей
                                 и женщин которых я мог бы любить
                                3.
своевольной будлее ищущей свет на ничейной земле
и дарящей бабочку пропавшему без вести
                                что сидит как ни в чем не бывало на тротуаре

белым воротничкам и платанам на улице Команчини

                                                          в ожидании
итога пари на стакан вина с человеком
                                           выскочившим на футбольное поле

красному знамени моего отца

                                    которому не удалось перейти границу
когда его выследили черные псы
                                             ядовитой ненависти

рассвету зарянки блинкующей

                                         за придушенным скрипом
вагонов катящихся в тумане навстречу
                                               тупиковому упору

Фалоппии-Ахерону под асфальтом

                                уносящему прачек и закаты
и кровь скотобойни и нашу струистую
                                                      отроческую мочу

заброшенному двору «Художественной фотографии

                                                     Данте Брунеля»
где черную свастику зачеркнул белый цветок
                                                             летящего ангела

старой женщине у которой при переезде в дом

                                                                    на виа Соаве
чудом открылся третий глаз
                                              видящий невидимое другим

девушке бросившейся чтобы забыть под поезд

и одинокой забывшей выключить газ
                                                 так что лицо в ожогах

всем им а также тем кого я забыл назвать

тем которые забывают
тем кто не говорит обо мне
тем о ком я не говорю
тем и другим

я посвящаю эту январскую оду.