С царем и без царя

Не успел я кончить обеда, как приехала комиссия, состоявшая из военного юриста (генерала), военного врача и нескольких господ в штатском. Они были украшены красными розетками с длинными лентами. Войдя в мое помещение, комиссия расселась и объявила, что по поручению командующего войсками должна произвести мне допрос. Руководителем комиссии был давно не стригший волос военный врач, как у нас в корпусе называли, мохноногий господин. Он все время подсказывал генералу-юристу те пункты, которые, по его словам, необходимо было выяснить для общественного мнения; вынимая от времени до времени из кармана газету, он из нее черпал данные для своих вопросов. Дело заключалось в том, что, по мысли возникших общественных организаций Москвы, необходимо было путем моего допроса выяснить подробности распространенного прессою сообщения, будто бы в момент, когда до сведения Его Величества дошло известие о начавшейся революции, я доложил государю: «Теперь остается одно — открыть немцам минский фронт. Пусть германские войска придут для усмирения этой сволочи». Мне не составило особого труда им объяснить, что в силу создавшейся вокруг государя императора в последние февральские дни обстановки не представлялось ни малейшей возможности сообщить в прессу результаты какого бы то ни было совещания; в те дни совещания вообще никакого не было; а если бы даже таковое и состоялось, то происходило бы оно без свидетелей: следовательно, все, выдаваемое газетами публике за достоверные сведения, было не чем иным, как очередной клеветою.

Почувствовав, что после моего объяснения неловко продолжать разыгрывать комедию обвинения в несуществовавших преступлениях, члены комиссии стали постепенно исчезать, так что заканчивали мой допрос генерал-юрист и один молодой человек, назвавшийся товарищем прокурора; он вел журнал и попросил меня его подписать.

На смену с апломбом вошедшей и скромно удалившейся комиссии появился господин с портфелем. «Что вам угодно?» — спросил я его. Он мне отрекомендовался следователем по чрезвычайно важным делам, получившим от министра юстиции предписание объявить мне причину моего ареста, которая согласно закону должна быть сообщена арестованному в течение первых 24 часов. По его словам, основанием для ареста оказалась статья 126-я Уголовного уложения. На мой вопрос о содержании этой статьи следователь со сконфуженным видом заявил, что она касается лиц, обвиняемых в действиях, имеющих целью ниспровержение существующего строя. Посмотрев на него, я с улыбкою спросил, не ошибся ли он в выборе статьи, так как эту, казалось бы, скорее я мог применить к нему, чем он ко мне. На это он растерянно ответил, что по службе иногда приходится поступать против своего желания.

Впоследствии мне удалось узнать фамилию господина с портфелем. Это был В. В. Соколов, исполнявший предписание министра юстиции, переданное ему Чебышевым, прокурором московской судебной палаты. С наступлением революции Чебышев направил свой юридический опыт на выискивание, в угоду восходившей тогда звезде — А. Ф. Керенскому, данных для обвинения слуг того самого строя, с которым была связана его карьера.

После Соколова вновь появился тучный плац-адъютант, заявивший, что министр юстиции меня приглашает ехать с ним сегодня в Петроград. Я поблагодарил за приглашение. Последний, с кем мне пришлось в этот день беседовать в Анастасьевском переулке, был караульный начальник, выразивший свое возмущение поведением некоторых из моих посетителей, позволявших себе рыться в моем ручном багаже и задавать самые, по его мнению, некорректные вопросы. Я же лично ничему не удивлялся, объясняя себе все происходившее исключительно желанием рисоваться перед солдатами караула, свидетелями моих допросов.

Из принесенных караульным начальником газет я узнал, что 1 марта Родзянко послал московскому городскому голове Челнокову следующую телеграмму:

«Старое правительство не существует. Министр внутренних дел арестован. Власть временно принята комитетом Государственной думы под моим председательством. Войска признали новую власть. Восстановлен порядок в городах. Предложите Мрозовскому подчиниться, возложив всю ответственность за возможное кровопролитие на его голову.

Родзянко».

В то же самое время, по словам московской прессы, заседавшие в московской Городской думе общественные организации предложили председателю московской губернской земской управы — А. Е. Грузинову принять на себя командование перешедшими на сторону думы войсками московского гарнизона. Грузинов заявил, что согласится принять на себя это поручение, если Совет рабочих депутатов и революционный комитет выразят свое согласие, изъявят готовность быть в постоянном контакте с ним и подчинятся его распоряжениям по военной части.

После полученных от всех организаций утвердительных ответов Грузинов принял на себя командование и вступил в отправление своих обязанностей.

10

Мое путешествие в поезде Керенского и прибытие в Петроград