С царем и без царя

Предшествовавшее суду над В. А. Сухомлиновым следствие производилось людьми, находившимися под гипнозом раздутого общественного мнения, причем как во время следствия, так и в течение процесса допускались нарушения закона, вроде выяснения частной жизни супругов и т.п.; весь же процесс проходил под давлением и угрозами чинов караула распропагандированного Преображенского полка, которым некоторые члены суда считали допустимым давать в частных разговорах разъяснения обвинительных доводов против подсудимого. На этом процессе впервые явился продукт революции «прокурор-общественник», который должен был освещать процесс с точки зрения «революционного права». Сей муж высказал в своей речи мысль, что, если бы генерал Сухомлинов и не был виновен, обвинительный приговор должен быть вынесен для удовлетворения возбужденного общественного мнения. По-видимому, только благодаря переходу на этот путь и удалось обвинить В. А. Сухомлинова, так как ни комиссия генерала Петрова, ни затем чрезвычайная следственная комиссия не нашли подтверждения ни одного из фактов, распространявшихся прессой, Государственной думой и врагами В. А. Сухомлинова. Имя Сухомлинова непосредственно связывалось с именем полковника Мясоедова, обвиненного и повешенного в 1915 году. Этот строгий приговор был вынесен составом военного суда, сменившим по распоряжению великого князя Николая Николаевича другой состав, который накануне не нашел в действиях полковника Мясоедова приписываемых ему преступных деяний. Остается неразрешенного загадка: кому так необходимо было обвинить полковника Мясоедова в измене и предательстве? Все обвинение его было построено на бездоказательном докладе поручика Колаковского, отпущенного, по имевшимся сведениям, из немецкого плена под условием организовать в России ряд террористических актов. Может быть, Колаковский и не погрешил против истины в данных им показаниях, а может быть, он был каким-нибудь путем до этих показаний доведен...

В дни своей власти Временное правительство возбудило вопрос о пересмотре обвинения полковника Мясоедова и причастных к нему вдовы полковника Мясоедова и других. Военно-прокурорский надзор, вновь расследовав дело, пришел к заключению, что данных для признания полковника Мясоедова виновным не имеется, а потому Временному правительству пришлось это дело прекратить.

Невзирая на то что две следственные комиссии не нашли подтверждения возведенных еврейской прессой на В. А. Сухомлинова обвинений, в публике многие продолжали смотреть на него как на тяжкого преступника.

В бытность свою уже беженцем в Германии В. А. Сухомлинов, узнав однажды, что в Саксонии ищут учителя русского языка в немецкую школу, предложил свои услуги. «Конечно, мы его туда не пустили», — с гордостью сказал мне один из моих соотечественников.

В начале 1926 года В. А. Сухомлинов скончался в Берлине. Когда тело его было предано земле на русском кладбище, совершавший богослужение архиерей сказал у могилы несколько теплых слов, которыми выразил сострадание к человеку, видевшему за последние годы своей жизни так много горя. Нашелся милый соотечественник, позволивший себе, к великому возмущению присутствовавших, даже в такую минуту возразить архиерею в резкой форме и сказать по адресу покойного несколько грубых слов. Этот факт свидетельствует о том, как сильно действует на людей массовый психоз, заставляя их повторять с чужих слов то, о чем они ровно никакого понятия не имеют и в чем даже разобраться не хотят.

26

Освобождение мое из Петропавловской крепости и помещение в больницу.

Однажды в начале августа ко мне в камеру вошли два солдата и обратились с вопросом: «За что вы сидите?» Я ответил, что они должны это лучше знать, так как те, кто приказал меня держать взаперти, вероятно, объяснили им причину моего заключения.

Не удовлетворившись таким ответом, солдаты, как я впоследствии узнал, стали обсуждать этот вопрос в комитете команды, постановившем послать ко мне двух уполномоченных для подробного выяснения моих преступных деяний против народа. И на этот раз не узнав от меня ничего нового, солдаты решили командировать на румынский фронт в лейб-гусарский полк, которым я командовал больше шести лет, трех делегатов: они должны были опросить оставшихся в полку гусар, каким я был командиром. Таких старых гусар, как мне говорили, оказалось 28 человек. Они (по солдатскому выражению) меня одобрили, сказав, что я всегда заботился о своих солдатах и был хотя и строг, но в то же время и справедлив.

Получив от вернувшейся делегации благоприятные обо мне отзывы, наблюдательная команда обратилась к членам следственной комиссии, как мне потом говорили, с требованием выяснить мою вину перед народом. Может быть, это обстоятельство и было причиной постановления чрезвычайной следственной комиссии о переводе меня в другую тюрьму.