С царем и без царя

Теперь видны ошибки этой цензуры, разрешавшей печатать из жизни и царя исключительно трафаретные осведомления о выходах, балах, приемах, смотрах, торжествах в высочайшем присутствии, т.е. о внешней стороне царской жизни, в то время как то, что могло пролить яркий свет на проявлявшиеся высокие качества государя и его внутреннюю жизнь, почему-то замалчивалось; вследствие этого читающая публика не имела полной картины как жизни, так и деятельности царя. Не знала широкая публика и о доброжелательности императора Николая II, примером которой из массы фактов может служить следующий. Остановившись во время войны в Киеве только на несколько часов, государь, случайно узнав от меня об отчаянии одного жениха, который был внезапно мобилизован, собственноручно поставил на всеподданнейшем прошении резолюцию: «Разрешаю и благословляю», повелев немедленно вернуть прошение подателю. Осчастливленная молодая парочка повенчалась, благословляя своего царя. Редко говорилось в печати и о том, что почти все улучшения как в положении, так и в довольствии офицеров и нижних чинов исходили исключительно от инициативы императора Николая II, хорошо знакомого с укладом военной жизни.

Государь обладал необыкновенной природной памятью: он никогда не забывал того, что слышал или прочел, так же как помнил всех когда-либо ему представлявшихся, поражая напоминанием подробностей обстановки или разговора при последней встрече. Ум государя императора Николая II был оценен графом Л. Н. Толстым, в письме которого к Его Величеству находим слова: «Вы — добрый и умный человек».

Будучи мягкого характера и очень деликатным в своей манере обращения с людьми, государь не мог превозмочь себя и открыто высказывать в лицо свое неудовольствие. Многие ставили ему в упрек, что, решив уволить министра, он не говорил ему этого сам, а прибегал к перу, чтобы вслед за уходом министра с доклада запиской сообщить ему свое решение. Принималось это за слабоволие и фальшь, тогда как на самом деле было следствием того, что государю было слишком тяжело видеть чужое страдание.

Хотя власть царя и была неограниченна, но он никогда не давал этого чувствовать, а, наоборот, был строгим блюстителем законов Родины и отличался большой бережливостью, в особенности в личной жизни. Придавая внешности мало значения, он отличался необыкновенной доступностью; чувствовалось, что государь совершенно не думал о производимом им впечатлении и был скорее застенчив. При высоком положении царя поражало его сердечное отношение к людям, ярко проявлявшееся в его обращении к ним, так что про него вполне можно было сказать: «И на чреде высокой не забыл святейшего из званий — человек».

Но самыми главными чертами характера государя были его благородство и самоотверженность. Ими объясняется решение царя принять на себя верховное командование армией, дух которой был поколеблен неудачами и которую он надеялся воодушевить своим личным присутствием, думая, что в такие трудные для Родины дни он должен взять на себя ответственность и пожертвовать собою. Самоотвержение руководило государем и в его решении отречься от престола: увидев кругом себя измену, он считал, что должен принести себя в жертву русскому народу; надеясь своим отречением спасти Родину от внутренней смуты, он на самом деле отдал горячо любимую им Россию в полную власть революции — стихии ненависти, злобы и мести.

Современники совершенно не оценили рыцарского характера императора Николая II, так как не входило в расчеты руководивших общественным мнением вожаков либеральных направлений представить его народу в его истинном свете. Поставив себе одной из главных целей дискредитирование царя и царицы, — одни сознательно, а другие несознательно — подтачивали вековые устои престола, с крушением которого не могла не рухнуть и разноплеменная Россия.

Государь при нравственной своей чистоте не допускал даже мысли, что кто-нибудь мог поверить распространяемой о нем клевете и что таким психозом мог быть охвачен народ, который он так искренне любил и которому беспредельно верил.

Когда мне приходилось во время всеподданнейших докладов касаться антиправительственной работы, я, с одной стороны, замечал, что царь считал мои сообщения преувеличенными, а с другой — у меня создавалось впечатление, что государь все знает, но не высказывает своих мыслей, ошибочно считая несвоевременным что-либо предпринимать до окончания войны против общественных деятелей.

Дорвавшись после революции до власти, интернациональный сброд стал мстить павшему монарху, и печать наполнилась самыми лживыми и гнусными пасквилями по адресу отрекшегося самодержца.

...Но времена помрачения рассудка, по-видимому, проходят: сегодня уже можно в печатном слове уловить начало просветления, благодаря которому люди постепенно дойдут до настоящей оценки высокой личности царя Николая II, своей преданностью св. церкви и горячей любовью к Родине напоминающего древних русских царей.