С царем и без царя

Поезд на Смоленск уходил только в третьем часу, и до этого времени мы гуляли по базару. Когда я отделился от своих спутников, ко мне подошел одетый мастеровым человек со словами: «Товарищ, а мы с вами с самого Лесного вместе едем». Я почувствовал, что наступает конец моей свободе... Хлопнув его по плечу, я веселым голосом сказал: «Так вы, товарищ, питерский? Идем в трактир вместе чай пить» — и взял его под руку. В трактире, увидев свободный стол у окна, я сказал: «Товарищ, вы займите этот стол, а я сейчас позову своих двух компаньонов. Они ребята хорошие, и мы прекрасно проведем время». Он пошел занимать стол... и так меня и не дождался. От двери трактира я бросился бегом на вокзал, встретил в условленном месте своего спутника и вместе с ним забрался в вагон. Улегшись на поднятом верхнем месте, я притворился больным, а он сел на противоположной скамейке, объясняя всем, что везет тяжелобольного; впустили мы только одну приличную даму с молодыми людьми, оказавшимися лицеистами. Таким образом мы доехали до Унечи, где отправились нанимать подводу для переезда границы. Тут мы встретили молодого еврея, тоже направлявшегося в Клинцы для закупки там, по его словам, монпансье. И вот этот самый «монпансье», мой спутник и я наняли подводу до Клинцов за 300 рублей.

При выезде из Унечи нас остановил красноармейский пост, требуя документов, которых у нас не было. Мы были близки к крупным неприятностям, если бы нас не выручили несколько моих вещей, чрезвычайно понравившихся красноармейцам (в их числе замшевый жилет). По дороге мы остановились, зашли в крестьянскую избу, выпили чаю и в четвертом часу утра добрались до границы, где стоял немецкий пост, начальник которого вышел к нам с трубкой в зубах и заявил: «Проезда нет». Разговор у нас пошел на немецком языке. Я стал к нему приставать, объясняя, что мы — три честных человека, едем по частным делам и т.д., и так ему надоел, что он, махнув рукой, сказал: «Проезжайте, только если вас кто спросит, не говорите, что вы проехали через этот пост». Мы ему обещали, и наша повозка покатила дальше на Клинцы, где я расстался со своим старым знакомым, уехавшим обратно в Унечу, а еврей «монпансье», решив ехать на Гомель, продолжал путь со мною. Он меня предупредил о новом препятствии: был шестой час утра, поезд уходил около восьми, а для получения билета необходимо два разрешения: от украинской и от немецкой комендатур. На мою просьбу выручить меня он в качестве советчика привел своего приятеля — рыжего Михеля. На происходившем под моим председательством совещании мы по совету Михеля, толкового мальчишки, приняли решение пройти пешком до следующего полустанка в девяти верстах от Клинцов и при проходе поезда вскочить в вагон. Я только поставил условием, чтобы они до полустанка несли мои вещи. Полустанок оказался не в девяти, а в одиннадцати верстах. Придя туда, мы узнали, что поезд опаздывает и пройдет около 10 часов. Билеты Михель достал через какого-то сторожа. В момент прохода поезда мы все вскочили в разные вагоны. Я попал 77-м пассажиром в багажный вагон без скамеек, в тех краях называвшийся в честь Горького «максимом». Весь путь пришлось ехать стоя.

По прибытии в Гомель я пошел в парикмахерскую, где постригся, побрился и в первый раз вымылся после удельного парка, благодаря чему несколько утратил совдеповский вид. Обедал я в лучшей гостинице Гомеля, где еда после петроградской мне показалась восхитительной, но по старым понятиям не выдерживала ни малейшей критики. Вернувшись на вокзал, я обратился к начальнику станции с просьбой о разрешении на покупку билета на скорый поезд до Киева. Когда-то вытягивавшийся передо мною в струнку начальник станции меня, конечно, не узнал и, встретив «по одежке», предложил убираться вон. От начальника движения — тоже знакомого по высочайшим проездам — я получил в грубейшей форме ответ, что ему некогда со мною разговаривать. Оставалось одно из двух: или обратиться к немецкому коменданту, что мне казалось рискованным, или при содействии кондукторской бригады применить способ путешествия «зайцем», о котором я часто слышал, но сам никогда не пользовался.