С царем и без царя

Днем один из бывших моих сослуживцев по должности дворцового коменданта генерал А. И. Спиридович телефонировал мне из Царского Села (как он говорил, из моего собственного кабинета), что последние полученные из департамента полиции сведения таковы: «Ничего грозного во всем происходящем усмотреть нельзя; департамент полиции прекрасно обо всем осведомлен, а потому не нужно сомневаться, что выступление это будет ликвидировано в ближайшее время». То обстоятельство, что, передавая мне эти сведения, полученные от департамента полиции, генерал Спиридович не сказал мне ничего утешительного от себя лично, еще более утвердило меня в убеждении, что положение безвыходно, так как мнение генерала Спиридовича я высоко ценил и, считая его за человека умного, преданного и хорошо разбирающегося в подобных вопросах, искренне сожалел, что А. Д. Протопопов, несмотря на неоднократные мои к нему обращения, не согласился на назначение Спиридовича петроградским градоначальником.

В этот день это был единственный мой разговор с Царским Селом. Как я впоследствии узнал от оставшихся без начальства младших чинов канцелярии, начальник и юрисконсульт моей канцелярии были в эти дни серьезно заняты делами, к их прямым обязанностям ни малейшего отношения не имевшими: они писали во дворце великого князя Павла Александровича проект конституции Российской империи... Ни один из низших служащих вверенного мне управления, как и прикомандированных к нему унтер-офицеров корпуса жандармов, не погрешил против присяги, чего нельзя сказать про большинство высших чинов.

После дневного чая государь сказал мне, что получил телеграмму от Родзянки и просит меня зайти в кабинет ее прочесть. Гласила телеграмма следующее:

«Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. Растет общее недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы этот час ответственности не пал на венценосца».

Я спросил государя, ответил ли он на эту телеграмму? Государь сказал, что еще подумает, так как Родзянко пишет от имени Государственной думы, которая вчерашним указом распущена. При этом Его Величество добавил, что, по его сведениям, Дума постановила не расходиться, а потому до выяснения создавшейся обстановки он от ответа воздержится.

В понедельник 27 февраля, когда государь утром принимал доклад в штабе, генерал-адъютант Алексеев передал ему вторую телеграмму от Родзянки, гласившую:

«Положение ухудшается. Нужно принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба Родины и династии».

Во время пребывания государя на Ставке приходившие на его имя телеграммы принимались на аппарат штаба и представлялись Его Величеству или начальником штаба лично или же посылались с дежурным офицером генерального штаба. Эту телеграмму (по данному генералом Алексеевым объяснению) Родзянко послал как представитель временного комитета Государственной думы, председателем которого он был избран.

Несмотря и на это известие, государь не хотел уезжать из Могилева; но поступавшие тревожные сведения навели его на мысль послать с широкими полномочиями в Петроград и Царское Село генерал-адъютанта Иванова, за которым во время кронштадтских беспорядков 1905 года упрочилась репутация твердого и распорядительного начальника. Переговорив с генерал-адъютантом Алексеевым, государь назначил генерала Иванова главнокомандующим Петроградским военным округом, разрешил ему взять в охрану находившийся на Ставке Георгиевский батальон и повелел выехать в тот же день вечером.

В эти дни впечатление от работы лидеров общественных кругов получалось такое, будто бы они в своих сношениях с военными властями старались представить положение дел в такой окраске, что единственным выходом было свержение существующей власти.