С. У. Д. Три неоконченные повести

А пока ещё кое-что про Валерку.

Иду в прошлом году на День ВДВ мимо того фонтана на площади Победы. Днём, часа в два: вечером там только дураки и вэдэвэшники ходят. Смотрю, возле фонтана толпится орава в тельняшках, уже синие все в хлам, орут: «Расплескалась, синева, расплескалась…» А один какой-то с разбитой башкой лежит на асфальте, и они по нему топчутся. Пригляделся, а это ведь Валерка. Сам ли он бутылки себе об башку расшибал или ему кто помог, не знаю, но крови натекло – лужа целая. Я подошёл и вызвал скорую.

Потом мне сказали, что если б никто скорую не вызвал, так он там тогда и подох бы. Паршивая история. С тех пор я ненавижу День ВДВ и всю эту вэдэвэшную синеву, расплескавшуюся по фонтанам. Пусть у этих героев наступит умственное озарение или общий на всех апокалипсис.

А Валерке желаю, чтобы он когда-нибудь так дал себе бутылкой по голове, что наверняка. Если ВДВ головного мозга больше никак не лечится. В общем, здоровья ему и долгих лет жизни.

Троюродный брат

Утром в будние дни Угрюмск стоит в пробках. Из Грязей, Рылово и Рабочего посёлка все едут работать в старый Угрюмск или на ЕБПХ. Сначала стоят перед мостом через Угрюм, потом перед мостом через Мороку. Изо дня в день с понедельника по пятницу, кроме больших праздников.

Я еду на работу на автобусе, потому что машины у меня нет. Если повезёт стоять приплюснутым толпой к окну, то часто вижу Максима, моего троюродного брата, Валеркиного сына, в соседнем ряду. У него есть машина, и он стоит в пробке с комфортом. Иногда тоже заметит меня в окне автобуса и помашет рукой, мол, заметил. А я машу ему в ответ, если, конечно, мне в тот момент есть, чем помахать. Максим едет туда же, куда и я – в четвёртый офисный центр на ЕБПХ, а точнее – корпус 38, строение 16, дробь 5, третий этаж, секция 12, отдел ввода данных, автоматизации и анализа. Там работают канцелярские серые мыши, бумажные рабы вроде меня.

Моя работа простая. Я должен взять кипу бумаг, которые приносят ко мне стол, и внести цифры и буквы, напечатанные на них, в компьютер – в специальные поля специальной программы. Снова всё распечатать и отнести получившуюся новую кипу бумаг в кабинет с табличкой на двери «Ступина Ж. П.». Ступина Ж. П. – это мой начальник. Она забирает у меня кипу бумаг и, поставив подпись, кладёт их на полку с надписью «СРАХН». Завтра кипа бумаг уйдёт в отдел систем реестрового анализа хозяйственного назначения на четвёртом этаже. А что там будет с ней дальше – мне плевать.

Так проходит мой день. Раз в два часа я иду курить и порой беру с собой Максима, который сидит возле прохода как раз по пути в курилку. Мы часто курим вместе и что-нибудь вяло рассказываем друг другу. На мне весит кредит за квартиру, на нём кредит за машину. Нам есть, о чём поговорить.

Максиму – двадцать семь. Он ещё не женат, но есть девушка. Пока живёт с матерью и отчимом. Мать после Валерки почти сразу вышла замуж за другого. Валерку Максим за отца не считает, хотя и знает о нём. Знает ли он, что я ему троюродный брат, – большой вопрос. Я думаю, что ему никогда не приходило в голову подумать об этом. Для него я просто мужик с работы, с которым можно покурить и потрещать о кредитах.

У Максима сейчас такой возраст, что ему приходит в голову только то, что умещается в неё до ближайшей пятницы, не считая новой проблемы с подвеской в машине, размолвок с подругой и того, что Ступина Ж. П. явно точит на него зуб. Жизнь для него понятна и проста, как пробка по дороге на работу: все двигаются в том направлении и я тоже, и больше ничего.

Но он добрый парень и внешне похож на деда, Василия Макарыча. Только живёт, как сперматозоид: пульнули его в мир, вот и плывёт, гребёт вёслами к яйцеклетке в потоке миллионов других таких же сперматозоидов. Дни, недели, месяцы, годы, жизнь. И в итоге всё бессмысленно. К яйцеклетке доплывёт тот самый сперматозоид, а не один из. Максим – один из, как и я, как и все мы. Однако он этого не понимает и не поймёт никогда.

После работы он бежит к своей машине, а я на автобус. И потом мы стоим в пробке перед мостом через Мороку, он в машине, я в автобусе, потом стоим в пробке перед мостом через Угрюм. Приезжаем домой, он ужинает и идёт к своей подруге, я тоже ужинаю и смотрю с женой телевизор. Но это всё тот же поток несёт нас обоих, просто я заплыл немного вперёд.

И он скоро заплывёт. Все плывут в одном направлении.

Двоюродная бабка

Если двоюродный дед – это великий дядька, то двоюродная бабка, стало быть, великая тётка. И это сущая правда. Потому что моя двоюродная бабка, бабушкина родная сестра, Марфа Дмитриевна, на полном серьёзе была великая женщина. И мощью тела, и несгибаемой силой характера. Она своей несгибаемой силой сгибала любого, а когда он всё ж таки не сгибался, могла согнуть его и физически. С Марфой Дмитриевной шутки были плохи.