S.U.H (СИ)

Это было не смешно. То есть, это было нихрена не забавно, но это не мешало Ханне довольно улыбаться и прижиматься к Кевину, это не мешало Одли смеяться, глядя на то, как Фрэнк смотрит на Джерарда, это не мешало кому-то из толпы выйти, взять с чьего-то стола самый поганый на свете компот из сухофруктов и вылить его прямо на Пьеро, это не помешало всем остальным громко засмеяться.

-Ну что, Фрэнки-бой, сделаем тебе так же?

Фрэнк резко дернулся, поднимаясь на ноги, но Одли тяжелым ударом уложил его на пол, нажимая ботинком на спину.

-Не хочешь быть лысым? – спросил Кевин, присаживаясь рядом с ним на корточки и вертя в руках еще один точно такой же пакетик.

Фрэнк неотрывно смотрел в глаза Джерарду, который еле поднял голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

-Ты нам тогда так и не ответил, – сказал Конор, – он твой друг?

Фрэнк молчал, продолжая смотреть Джерарду, избитому, грязному, униженному Джерарду в глаза. В бесконечные глаза бесконечно мальчика, который завтра проснется с огромной плешью на голове.

-Не молчи! – рявкнул Конор. – Или тоже хочешь проснуться лысым?

-Да ладно тебе, Кевин, – спокойно ответил Одли, – просто лей это ему на голову.

Пока Кевин снова открывал пакетик, пока Ханна снова улыбалась где-то у него за спиной, пока толпа затаилась в предвкушении, пока буфетчица старательно делала вид, что ничего не замечает, пока забитые дети в отстойному углу проклинали себя за то, что не достаточно храбры, чтобы помочь, пока весь мир сходил с ума, Фрэнку отчаянно хотелось жить.

Не быть Фрэнки Айеро, который завтра будет лысым, на которого не обращают внимания родители, который влюбился в мальчика, который так далеко от дома, который так боится.

-Нет, – проскулил он.

-Что? – спросил Кевин.

-Он не мой друг.

-Отлично!

Толпа одобрительно загудела, пакетик полетел в мусорку.

Фрэнк поднял голову и посмотрел на Пьеро.

На целую секунду космос в его глаза потух.

«Господи, ну и жуть, кто вырвал этому чуваку сердце?»

Ты не можешь сдержать нарушенного обещания,

Наши отношения подходят к концу.

Я не хочу, чтобы меня били и издевались,

Поэтому я выбираю сократить свои потери,

Твою ложь, которая никого не одурачит:

Твоего волшебного белого кролика,

Белую комнату и смирительную рубашку.

We just wanna be okay

Когда все дерьмово, просто смейся.

Фрэнк лежал в своей кровати, завернутый в одеяло прямо в одежде, и третий час слушал, как внизу ругаются родители. Он искренне удивлялся, как они еще не оглохли и не потеряли голос.

Он старался прислушиваться к каждому слову, как бы сильно они ни ранили или ни ломали их и без того покромсанную семью, потому что все это заглушало мысли в его голове. Это просто позволяло не думать о том, что он сделал.

Это просто позволяло не думать о разбитом космическом мальчике, это позволяло не думать о том, как сильно он его подвел. Это позволяло не думать о том, что ничем не лучше Одли или Конора, что он трусливый ублюдок.

Когда Бог создавал людей, он тут же и создал Ад на Земле. Совесть и чувство собственной вины – это ведь так просто. Нет ничего хуже, когда ты ненавидишь себя сам, когда проклинаешь за каждое сделанное действие и каждое сказанное слово, когда никто не придет и не скажет «я прощаю тебя», потому что ты сам не сможешь простить себя. Это все равно когда-нибудь придет к тебе, неожиданно ударит тебя в грудь потоком холодного воздуха, и ты будешь лежать в своей кровати, думать об этом и ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть себя.

Он был просто мальчиком, который, черт возьми, после всего, что ему пришлось пережить, имел право на тепло, на любовь, на хоть капельку этой гребаной любви, но даже Фрэнк его растоптал, пытаясь спасти свою задницу. Это было правда очень страшно – когда ему почти вылили эту гадость на голову, когда его били и смеялись над ним – но вот он, в своей кровати, не лысый, целый и невредимый, но разве ему легче?

Часы показывали почти двенадцать. Джерард не разговаривал с ним уже почти две недели. Нет, он не кричал, не обзывал Фрэнка, не кидался на него с кулаками, ничего из этого, он просто снова сидел на полу и больше не носил его толстовку. Это было больше, чем больно.

Часы показали двенадцать. Родители продолжали орать друг на друга, темнота опустилась на улицы Атланты, мысли в голове Фрэнка поедали его изнутри. В один момент он подумал, что если не сделает хоть что-нибудь – он сойдет с ума от ненависти и отвращения к самому себе, поэтому быстро встав с кровати, он сбежал вниз по лестнице, натянул кеды и выбежал на улицу, и родители даже не заметили, что их сын ушел из дома.

Он шел по темным, на удивление сухим улицам Атланты, кутаясь в свою толстовку, и слушал музыку, надеясь, что это может хотя бы на несколько минут перестать думать, какой он отстойный. Он спас себя и не спас Джерарда.

Он продолжал идти мимо тихих домов, мимо маленьких круглосуточных магазинчиков со светящимися вывесками, мимо спящих в будках собак, пока не заметил в свете от фонаря знакомую фигуру.