S.U.H (СИ)

Алекса снова приняла сидячее положение и тяжело вздохнула. Фрэнк тоже поднялся и увидел, как она пересчитывает деньги в бумажнике. Там была всего пара долларов и несколько четвертаков.

-Триша, мы не можем пойти домой, – сказала она, поворачиваясь к сестре. – Но мы можем пойти в круглосуточную закусочную, нам хватит денег на одну порцию картошки и чая. Идем.

Она встала с бордюра и принялась отряхивать джинсы.

-Я могу пойти с вами, мне все равно деваться некуда, – сказал Фрэнк, тоже вставая. – У меня есть сотня, нам хватит всем и на чай и на картошку.

-Нет, – резко ответила Алекса. – Я не возьму у тебя денег, понял? Даже не думай.

-Что, накормишь сестру и сама останешься голодной? – спросил он, складывая руки на груди.

-Не в первый раз, – огрызнулась она.

-Иди в задницу, Адамс! – сказал Фрэнк, и, взяв за руку Тришу, пошел с ней в сторону забегаловки, не дожидаясь ответа Алексы, которая чертыхнувшись, все же сдалась и пошла за ними, беря свою сестру за другую руку.

-Ты мудак! – сказала она, улыбнувшись. – Спасибо.

-Я просто хочу, чтобы мир казался тебе хоть чуточку менее уродливым.

-А я пью чай без сахара! – радостно заявила Триша.

-А Джерард семь ложек кладет, – вспомнил Фрэнк.

-О Боже, – простонала Алекса.

Free

Фрэнк лежал в своей постели лицом вниз после очередного выматывающего дня в школе, где учителя говорили об экзаменах, контрольные и тесты шли друг за другом, а Джерард продолжал его игнорировать.

Родители были внизу и притворялись нормальной семьей. Мама решила, что им просто необходим семейный ужин, поэтому она весь день возилась у плиты, а папа сидел в гостиной и читал газету, делая вид, что ему не хочется разнести этот дом.

А Фрэнк лежал в своей комнате в одиночестве и не хотел двигаться. Потому что он разбил сердце одному космическому мальчику, и теперь ему хотелось стукнуть себя по голове чем-нибудь тяжелым. И это ведь Джерард, с ним все сложнее. И дело было не только в том, что поступок Фрэнка, сделал ему больно, дело было в том, что вдруг это было настолько больно душевно, что он снова решит заглушить это болью физической? От этих мыслей Фрэнк ненавидел себя еще больше, и трещина в его груди больно саднила, стоило ему представить избивающего себя в истерике Джерарда.

Фрэнк честно пытался поговорить с ним, но Джерард лишь убегал от него, скрывался в толпе и за углами, прятался за дверьми и не позволял себя поймать.

Рядом на подушке лежал телефон, где хранились фотографии с того дня, когда Джерарда врезался в огнетушитель, и они просидели все уроки в кабинете астрономии.

Вот Джерард показывает язык. Вот Джерард целует Фрэнка в щеку. Вот Джерард случайно уронил телефон, и на снимке только его нос. И вот Фрэнк уже почти чувствует его теплые губы на своей щеке и слышит это тихое «Фрэнки» совсем близко. Сейчас он протянет руку и коснется спутанных волос, мягкой кожи, теплых губ, услышит смешок в темноте, и все снова будет хорошо.

Фрэнк открыл глаза и обнаружил себя на своей кровати одного на жесткой простыне с телефоном в руках. Мама продолжала бегать внизу, папа все еще сидел в своем кресле, люди на улице что-то делали, и это казалось таким бессмысленным, таким ненужным, таким совершенно неважным. Таким пустым. Фрэнк чувствовал себя таким пустым.

Пустым, одиноким, подавленным, ненужным, ужасным, разбитым, размазанным, приземленным, тяжелым, виноватым, грязным, паршивым, испорченным, сломанным, неправильным.

Фрэнк посмотрел на пол, где валялась разбитая клавиатура. Он сделал это, когда, работая над рефератом, заметил, что буквы F и G находятся рядом. Вся Вселенная напоминала ему, как он ужасно поступил, как плохо где-то одному бесконечному мальчику, какой этот Фрэнки Айеро последний мудак, испортил все, что только мог, чтобы спасти свою задницу.

Когда часы показали шесть, мама позвала всех за стол. Это была высокая стройная женщина с темными волосами, аккуратно завязанными в пучок, с идеальным макияжем и таким же идеальным маникюром, она всегда носила тщательно выглаженные платья или юбки с блузками, выглядела безукоризненно, чисто и опрятно и пахло от нее тоже приятно, она создавала впечатление хорошей жены и примерной матери, и всегда казалось, что она обязательно знает ответы на все вопросы и ни за что никогда не ошибается. Этот образ гордой, сильной, уверенной женщины никак не вязался с образом женщины, которая изменяет своему мужу.

Она заканчивала последние приготовления, когда Фрэнк вошел в гостиную. Все как всегда было идеально: идеальный обед, идеальное вино, идеальная сервировка, идеальная ложь, идеальный способ притвориться нормальной семьей. Следом вошел отец, теперь постоянно хмурый и почти никогда не бритый. Он был выше мамы, носил свитера и брюки, казался очень крепким и немного суровым, и если долго в него вглядываться, то можно увидеть, что он разваливается на части.