С утра до вечера. В чистом поле

Я стискиваю в кулаке коробок, и он с треском разваливается. Женщина за стойкой наливает мне еще вина, которое я выпиваю одним духом, потом заказываю рюмку коньяка. Мне очень хочется подойти к ее столику и сказать ей что-нибудь оскорбительное, бросить в лицо гнусную ругань, увидеть ее удивленные и испуганные глаза, но я сдерживаюсь. В кафе вдруг становится нестерпимо душно. Изображения в зеркале двигаются и пляшут, мелькая в синем дыму. А за окном все падает снег, мигают желтые фонари, ползут темные фигуры прохожих. Ладони становятся влажными от пота. Кажется, я медленно погружаюсь в теплую воду. Мне трудно дышать. Расплатившись, я хватаю портфель с апельсинами, выхожу в вестибюль, надеваю пальто и выскакиваю в снежное облако, которое окутывает меня, как мягкое пуховое одеяло.

Ноги несут меня вперед, но я не знаю, куда иду. Вернуться домой? Нет, только не домой! Я бы не выдержал дома, в четырех стенах. Что сегодня со мной творится? Почему я сам не свой? (Она сидит за столиком и улыбается ему, этому фальшивому гению, который крадет идейки из иностранных журналов. Гад!) Как бессмысленна моя ярость!.. Даже смешна, пожалуй. Почему смешна? Потому, что она меня обманывает? В этом смешного мало. Она еще пожалеет. Я уж ей как-нибудь отомщу. Все-таки, куда я иду? На вокзал? Да, я поеду поездом. Поезда-то ведь должны идти. Это сложно и утомительно; потом мне придется искать попутный грузовик, если дорога туда не занесена. А если занесена? Как я доберусь до санатория? Неважно. Все равно поеду. Тотчас же. Решено.

Поеду.

Непременно поеду. Ведь он ждет меня.

Размахивая портфелем с апельсинами, я торопливо шагаю к вокзалу. У самого вокзала я чуть не попадаю под автобус, и шофер грозится кулаком, ругается, но я не слышу его слов, только по выражению лица понимаю, что он ругает меня. И правильно. Не надо зевать, не надо думать на ходу. Надо соблюдать правила движения. ГРАЖДАНЕ! БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ, ПЕРЕХОДЯ УЛИЦУ! Я неосторожен. Сам виноват.

По залу ожидания, вдоль, поперек и наискось движутся люди. Здесь пахнет чемоданами, одеждой, путешествиями и паровозным дымом.

Я смотрю на расписание: мой поезд отходит через полтора часа. Времени еще много. Я зайду в привокзальный ресторан и посижу. Выпью кофе. Надо очухаться. В ресторане жарко, как в парилке. Все столики заняты. Но там, у стены, где сидит молодая женщина, есть свободное место. Я подхожу и спрашиваю, можно ли присесть. «Прошу», — говорит она, а я сажусь напротив нее. Лицо у женщины бледное, глаза немного прищурены, она с любопытством смотрит на меня, и от нее сильно пахнет духами. Мы молча сидим друг против друга, потом я заговариваю с ней, мне почему-то кажется, что она не прочь побеседовать. Подходит официант, и я заказываю вино. Когда вино оказывается на столе, я наливаю ей и себе. Женщина поднимает бокал, и мы выпиваем за наше знакомство. Она вернулась из поездки, я должен уехать, но могу и остаться. Я все больше свыкаюсь с мыслью, что останусь, и ее благосклонность подстегивает меня. Мы говорим всякую чепуху. И постепенно все становится чепухой, кроме того, что она начинает мне нравиться, и я уже думаю о том, что придется делать дальше. Я  о т о м щ у  т о й, к о т о р а я  н е  п р и ш л а  н а  с в и д а н и е.

С каждым глотком вина мне все меньше хочется ехать. Глаза подергиваются мглой, и все медленно погружается во мглу, расплывается, отдаляется, тускнеет. Лица в зале кажутся мне нереальными; только одно лицо передо мной (какие пухлые у нее губы!) все еще реально, и я говорю, шучу, рассказываю какие-то несуразицы, а женщина смеется хрипловатым голосом, и ее обтянутая грудь вздрагивает под кофточкой. «Мне пора домой, — наконец говорит она. — Как жаль, что нам пора расстаться». — «Я вас провожу». Ее глаза прищуриваются (теперь она похожа на кошку). «Вы же собирались уезжать?» — «Мой поезд уже ушел…»

Да, поезд ушел. Я слышал его отдаляющееся пыхтение, когда он канул в полный снежинок сумрак, обрекая меня на блуждания. Нет, это я сам себя обрек, но теперь уже ничего не изменишь. Я лечу, словно на санках с горы.