Стопщик однажды любил женщину, которая любила его подмышки, вылизывала их днем и ночью. Темные глаза и волчье чувство пристойности. Одежда для нее была анафемой, помехами, какие следовало сбросить, словно листву в лесах, куда они бегали нырять голышом в прохладный зеленый пруд, совокупляться, как ящерицы в теплой грязи. Это еще в коммуне, конечно, где мальчик, девочка, солнце и камень были едины. Водитель признался в том, что имел женщину, которой нравилось это делать на кухонном столе, подавать ужин своему супругу на том же уютном, как гренок, местечке вместе с маслом, какое намазывала она на его исходящий паром хер. Она была актрисой, ела три авокадо в день регулярно, как часы.
— Хотите, сон расскажу? — спросил стопщик.
— Если не слишком длинный.
Стопщик умолк, кратко задумавшись, не нанесено ли ему этим оскорбление, но решил, что нет, форма головы у этого другого — она честного, уважаемого типа. Вместе с тем грязные пальцы не могли не забрести к ноге проверить… ага, верное лезвие на месте.
— Это не просто сон во сне, — пояснил стопщик. — Днем он мне тоже покоя не дает. Никак, похоже, не получается от него отпихнуться. Все замирает. Я могу быть где угодно. На пляже, вода мягкая и пенная, небо красное и лиловое. Подбегает собака, черный лабрадор с неизбежными глазами Бэмби, и это животное на меня смотрит, а я шевельнуться не могу, я не хочу шевелиться, движение — боль, мне безопасно, я в раю… Или вот как: я в машине. Что за машина? Не знаю. Как я в нее попал? Не знаю. Куда я еду? Не знаю, но отвечать мне некому, никто — мне — не — мешает.
— Как эта машина, Рей?
Стопщик сделал вид, будто осматривает салон.
— Ну да, Том, в точности как эта машина.
— Я знаю такой сон, Рей. И в моем странствующая душа, которую я встречаю на своем пути, оказывается переодетым ангелом, который являет мне свое сияние, направляет колеса мои к сверкающему городу в небе.
— Слыхали когда-нибудь, Том, про такое индейское племя на севере, где верят, что если у двух умов один сон на двоих, то они когда-то давно во времени были друг с другом связаны, духовные сородичи, в их костях — части одной головоломки.
— А у вас во сне, Рей, я кто?
Стопщик допил последний глоток из бутылки.
— Это просто. Вы тот парень, которого я убью, чтобы перейти в следующий мир.
Водитель рассмеялся.
Стопщик облизнул горлышко бутылки с енотовым прилежанием, вогнал розовый свой язык в стеклянное горлышко, затем метнул пустую тару в налетевший знак «НЕ МУСОРИТЬ ШТРАФ $150.00». Пролетела мимо.
Мгновенное затишье между водителем и пассажиром превзошлось неистощимыми потугами пастора Боба, который запустил возможностную бомбу в крепость Сатаны в Чилликоти, Огайо, где какой-то нуждавшейся сестре требовалось срочное финансовое исцеление.
— Так эта ваша машина мечты, — осведомился стопщик, — в музее знают, что она у вас?
— «Форд Галактика» 69-го года, — похвастался водитель. — Знак и символ моей путанной и дикой юности.
— Вы ее что, угнали?
Водитель, грызший себе ноготь, замялся, осматривая ущерб.
— Ну, вообще-то говоря — да.
Стопщик сидел предельно тихо на своем сиденье, сократившееся присутствие, лицо, как резная фигура на носу корабля, обращено к линейному безумию дороги, к миле за трудной милей суеты и выхлопа. Он сознавал, что его перемещают, свою неподвижность при перевозке в стальной «клетке» (у мотоциклистов так называли четырехколесные средства передвижения), пересеченное пространство захлопнулось в клетке времени, движущейся по какой дороге? к какому концу? Но теперь он думал под словесной поверхностью, как думает животное, глаза его глядели на самих себя в треснувшем зеркальце на дверце без цвета или узнавания. Как волшебного амулета коснулся он отрезка металла, пристегнутого к его ноге. Люди повсюду и всегда в конечном итоге глубоко разочаровывают.
— В чем дело? — спросил водитель.
— Выпустите меня. — Стопщик перегнулся через сиденье, взвалил котомку себе на колени.
— Это же не ваша остановка, Рей.
— Вот здесь где угодно.
— Я сменил номера, если вас это беспокоит.
— Сейчас.
— Но, Рей…
— Останавливай свою долбаную машину!
— Как угодно, Рей, но должен вам сказать — я только-только начал получать удовольствие.
«Галактика» замедлилась на узкой обочине, пальцы стопщика уже обернулись вокруг дверной ручки.
— Только что вспомнил, — сказал он. — Я забыл маму на прощанье поцеловать. — И тут дверца распахнулась, и он исчез.
Земля отвесно спускалась в густо заросший овраг. Стопщик пересек пятнистое поле высокой травы, разметывая перед собой взрыв белых капустниц и пыльно-бурых кузнечиков с темными бумажистыми крылышками. Деревья теснились прямые и высокие, как мачты антенн. Он пробирался вниз, цепляясь за грубую крошащуюся кору. Под рукою своей он чувствовал, как гудит сосна, ощущал ухоженную машинерию нечеловеческого мира. В самом низу — надорванный голос незримого ручейка, трение ветра о ели. Солнце было высоко и кругло, оно испускало дождь совершенного света. Уж точно в такой день возможно всё. Такой день создал Бог.
Четыре
Поссать через 25 миль