С волками жить

— Нет, я знаю, что происходит. Когда умираешь — переходишь в липкую белую паутину. Я это ясно видела во сне.

— Да ну? И дальше что?

Она подчеркнуто удивилась.

— Так я же не знаю, — ответила она. — Я проснулась.

— Полагаю, — произнес скучающий мужской голос, — я в этой комнате один такой, кому не досталось хлебнуть и прилечь.

— Полагаю, — ответила модель/актриса/певица у него под боком, — ты тут один такой, кого я не поимела.

— Послушайте, — провозгласил кто-то еще, — это не сенатор ли Уилкокс? Он когда из тюрьмы вышел?

— Если можешь это представить, кто-то уже такое сделал.

— Ледяная королева вернулась, — произнес кто-то.

И тут, никак этого не избежать, Перри оказался лицом к лицу с сестрами Маргерита — демоническими близняшками, облаченными в сочетающиеся наряды из ремешков и пряжек, их особое злорадство: высмеивать странные обычаи низшего пола.

— Ну что, Перри, — завела Маргарет или Рита (он их не различал), — как висит, корешок?

Вторая критически уставилась на его промежность.

— Мне не удается различить там сколько-нибудь интереса.

— Девочки, — взмолился он, предпринимая попытку незаметным скользом их обогнуть. — Прошу вас.

— Девочки?!!! — в унисон завизжали они. — ДЕВОЧКИ?!!! — И сработали точной расторопной командой, за которой восхитительно было наблюдать: одна жилистая сестра прижала его к стене, а другая расстегнула ему ширинку и угрожающе длинным стилетом удалила его… нет, трусы, двумя быстрыми хирургическими разрезами, после чего они удрали в развеселившуюся толпу, гордо размахивая трофеем его бедных изнасилованных трусов, которые сестры по очереди заметно нюхали, перемежая это воплями восторга. У Перри даже не было времени перезастегнуться — безымянный зевака рядом язвительно заметил:

— Батюшки, я б такое напоказ выставлять не стал. — Перри разыграл компанейское добродушие, несмотря на убийственную ярость, что кипела в нем за смущенной улыбкой. Правило было таково: как только ступил на «Радужный мост» — никаких правил. Тропы к игровым полям плотской свободы были замысловаты и разнообразны, та, что вела к унижению, — из самых почетных, ее пылкие поклонники всегда хорошо представлены на подобных сборищах, хоть Перри и продолжал сталкиваться с трудностями, развязывая те узлы, что не давали ему пережить рекламируемый восторг этого конкретного способа. Задача, понимал он, в том, чтобы разрядить тело — и тогда позволено станет явиться половому ангелу, какую б личину он ни выбрал.

Общие комнаты в задних крыльях дома выкрашены были в теплые утробные цвета и названы — как-то слишком уж пикантно, считал он, — в честь популярных частей человеческих органов воспроизводства. «Семенной проток» — по традиции загон для нераспределенной массовки — кишел скудно одетыми молодыми женщинами, ковылявшими повсюду на шестидюймовых каблуках, словно стадо перепуганных оленух. «Залупу» занимала троица голых толстяков, на плечах — больше волос, чем на головах: они играли в покер с обменом, рассевшись вокруг массажного стола.

— Чего уставился? — У говорившего не было зубов, а один глаз ему закрывала повязка. Перри проталкивался дальше. Коридор, где толпились, как в проходе на стадионные трибуны в день крупного матча, вдруг весь взорвался дикой перестрелкой из водяных пистолетов между противостоявшими командами визжавших мальчиков и девочек в тангах, расшитых блесками, а столь привольно распылявшаяся жидкость была крайне подозрительной природы. Перри увернулся, провилял и двинулся дальше.

Следуя за психическим током до его источника, Фрею Балдурссон он обнаружил в «Венерином холме» — ослепительна в своем сверхгеройском облачении: комбинезон в обтяг из черного спандекса и бейсболка, расшитая рунами, — контраст попросту подчеркивал ее ослепительную, почти нечеловеческую светловолосость, такой вид призван был щекотать взор любого пола; она всегда сочиняла, вылепливала из физического фотогеничное — навязчивая тяга, она это признавала, но одержимость эта одарила ее граалями-близнецами времени: славой и богатством. «Возможно, я не способна рассказать приличную историю, — исповедовалась она, — или выявить законченный характер, но, бог мой, я умею снимать голую кожу». Текстуры — она любила текстуры.

В середине этой кишащей комнаты средоточием глаз, софитов, объективов была королевских размеров кровать из мотеля, простыни цвета морской волны, подушек нет, и на ней на коленях стояла молодая женщина с рыжим ирокезом, впряженная в чудовищный подсвеченный дилдо, который она пыталась с бестрепетной предусмотрительностью направить в приподнятое отверстие чешуйчатого изумрудного существа, в котором лишь отчасти можно было распознать человека по неуместному розовому пенису, который уныло свисал из дыры в костюме.

— Больно, — жаловалось существо.

— Снято! — Фрея нетерпеливо шагнула в свет. — Ты слишком напряжен, Тони. Ты практикуешь дыхание? — Существо согласно пробубнило. — Итак, запомни, ты — цветочек, а не камень.

— У меня, по-моему, батарейки садятся, — доложила мисс Ирокез, показывая на прозрачный пластмассовый рог у себя между ляжек.