С волками жить

— Элси, — позвала Фрея, — разберись с этим, пожалуйста. И побольше желе «Кей-уай». Мне нужен качественный глянец на крупных планах.

Взгляд ее скользнул по Перри и перетек на то, чем она занималась. Сосредоточивалась при своей режиссуре она абсолютно — ни дать ни взять командир подводной лодки, готовый запускать торпеды, вся огромность мира сгустилась до мишени, покачивающейся в перекрестье перископа. В такие мгновения она была непреклонна, темпераментна была, она не снимала трубку, все попытки выйти с нею на связь снаружи фильтровались двумя единственными персонами, которые могли или желали осмелиться заговорить с нею при производстве: ее личной помощницей Элси — разновидностью самой Фреи, только мельче, компактнее и темнее, — и Клоком, ее мужем — призрачным присутствием в кожаных штанах и очочках в стальной оправе («нацистские буркалы», как их называла Фрея), а его крупный костлявый нос — предмет обычных шуток, одиозный аромат торфяника от его неизменной черной сигаретки усиливал общий дух тревожного всеведения, каким он отпугивал поклонников и последователей. Распределитель и получатель секретов, Клок доверялся лишь собственной жене и своему личному помощнику Эрику — амбициозному подхалиму неопределимой лояльности, кого Перри избегал изо всех сил. Домашняя жизнь этой экзотической компании не поддавалась зондам воображения, по крайней мере — столь очевидно несообразным, как у Перри. Он тем не менее легко представлял себе Фрею одну — либо одну в уединении своего жилья, либо одну наедине с ним самим.

Человек рядом с Перри — зловещая точная копия его дедули, — спокойно понаблюдав за действием, повернулся к нему, чтобы мягко признаться:

— Хочу быть жижей.

Перри учтиво уставился, дожидаясь, словно объяснение помогло бы.

— Вижу себя охватывающим недугом, чье половое взаимодействие сводится к окружению, проникновению, усвоению покорного партнера. Фрея считает, что это шикарный замысел. Она меня обмажет лиловым «Джелл-О».

Фрея призвала всех к тишине. С чудища на кровати наконец-то, и к вящему удовлетворению, оборвали цвет, хотя под конец дефлорации мисс Ирокез так глубоко погрузилась в свою роль, что ей дважды пришлось командовать, чтоб кончала пистонить. Извинившись перед Тони, она сказала:

— Жалко, что у меня этого гада не было два года назад — именно такое требовалось моему бывшему.

— Такое им всем требуется, — объявила Фрея, — попробовать на вкус молот Тора. — Она заметила Перри и улыбнулась. — Ты сегодня выглядишь до крайности хорошо. Подгон вполне крепкий. Танцуешь, как боксер. Очень агрессивный. Очень здесь. Чем ты сегодня промышлял? Хорошо себя вел?

— Ангелически. — Чересчур много комплектов навостренных ушей, слишком много подстроившихся сознаний. Ему стало неловко.

— А ты знал, что на меня разок напал неприятельский подгон? Врага, про которого я и не знала, такие всегда хуже прочих. Да, и сегодня та личность начисто ослепла. — Улыбка не изменилась ни размером, ни формой — настойчиво сияла перед ним, бросая свой загадочный вызов. — Мой протеже, — объявила она любопытствующим. — О Перри Фойле вы еще много чего услышите. Что у тебя для меня сегодня?

Он отдал ей кассеты.

— Двойной сеанс. Комедия, трагедия, прекрасное театральное развлечение на весь вечер.

Элси одарила его взглядом, чуждым всего человеческого, свет от ее темных радужек больше напоминал блеск на панцире насекомого.

— Fryska flokks[68], — сказала Фрея. — Пошли пульсанем.

Кабинет Фреи, модная расстановка кожи, хрома, рельсовых светильников и зеркал — сколько там полупрозрачных стекол, как у той посеребренной панели, скрывающей глазок Перри в «Доме траха»? — располагал очевидным сходством со спортивным клубом — равно как и игровые комнаты, видеодекорации, просторное гнездышко с велотренажерами и подвешенными к потолку корзинными упряжами, свидетельство проворного овладения одной иммигранткой нынешними течениями рыночного продвижения. Изощренный, грязный секс упал-отжался, показываемый в среде здорового гигиенического атлетизма, — сочетание, рассчитанное дразнить так, что никакой национальный раскол не выдержит. «Тренер по аэробике в будуаре», — провозглашал «Повеса»[69], кому Фрея заметила: «Я та, кто должна прийти».

Полки от пола до потолка набиты были кассетами со всеми творениями «Производства „Клевая кошка“». Стены оживлялись обрамленными афишами нескольких фильмов («Горячие орешки в меду», «Лестница в люльку» и т. д.), где она снималась в главной роли в ранние годы своей актерской карьеры, глянцевые снимки с автографами смуглых и стройных, и окутанных культурой, ее друзей, ее клиентов. Письменный стол усеивали причудливые куски дерева и камня, которые, как быстро обнаруживал любознательный посетитель со склонностью все трогать, представляли собой древнюю резьбу человечьих очерков как фаллических, так и вагинальных, их мистическая сила входила в тебя при касании, гарантируя, как, смеясь, называла это Фрея, «зудливый денек».