С волками жить

Она сунула одну кассету Перри в видеомагнитофон; телевизор — он не видал экранов крупнее — зароился образами, серые фигурки боролись на смятой постели в зернистом, безвоздушном мире на дне морском.

На Фрею произвело впечатление.

— Обожаю, как у тебя все оно выглядит. Съемки с поля боя.

Довольный Перри робко кивнул. Он смотрел на нее, пока она смотрела на экран, нескончаемые варианты себя, казалось, она сбрасывала без усилий и неосознанно, каждая слущенная копия — предмет созерцательной красоты, непрерывно восполняла себя во мгновение ока — с тем, чтоб оказываться непрерывно новой. Должен быть какой-то незримый смотритель, кто таскался бы следом и собирал эти призрачные продукты линьки жизни, ни мельчайшей частицы которой не следует терять.

Ее глаза. Он едва мог вытерпеть их внимание.

— Скажи мне, мой маленький 007, а что именно этот славный господин делает с теми вот куколками мутантов-ниндзя?

Он понятия не имел.

— Наглядные пособия? — осторожно предположил он.

Фрея наморщила носик.

— Внимательней, пожалуйста. Лицо девушки. Переживает ли она радость? Учится ли чему-то новому? Нет, она просто терпит повторение одного старого грустного урока: мужчины — свиньи. Боюсь спрашивать, но это комедия или трагедия?

— Я смеялся, — признал он, пожимая плечами, беспомощный, низменный, презренный, да, я тоже. — Пару раз.

— Да, и это значит, что твой средний мудак будет кататься по полу, держась за бока, и пленка эта станет чудовищным хитом и заработает мне целый мешок денег, невзирая на тревожное количество блошиных укусов, которые у мистера Елдульки, похоже, на его обширной белой жопе. Могу я поинтересоваться о природе другой кассеты — трагедии?

— Э-э, наручники и, э… прочее.

— Приберегу на потом. — Она выключила телевизор. — Не пойми меня неправильно, Перри. Я очень ценю то привилегированное окно, что ты мне открываешь на определенные антропологические аспекты половой жизни современных дикарей, но, если честно, меня начинают беспокоить вредоносные воздействия. Вы, американцы, и без того такие неотесанные, сильно любите огрубляться еще больше. Здесь требуется столько образования, столько работы еще нужно проделать. Мне часто бывало интересно, а что если для совокупления было б необходимо, чтобы мужской орган был не твердым, а мягким — такой кашицей, хлюпающей, мягкой до того, что фу. Подумай-ка. Тогда б и сама форма мира коренным образом изменилась. Коренным буквально — вернулась бы к корням.

— Но я ж эту херню не режиссирую, — не согласился Перри. — Я тебе лучшее приношу, а выбор там не слишком-то обширен.

— Я знаю, знаю… — Когда она коснулась его голой руки, ткань тела озарилась. — …Не хотела критиковать тебя лично. Но та особая разновидность эротики, с какой ты постоянно сталкиваешься там, у себя, в доме ужасов, не помогает развивать здоровые воззрения.

— Но у меня бумажник сдулся.

— О да, великая американская беда — вреди другим, вреди себе, какая разница, только б счет в банке жирел? Чистая прибыль, чистая прибыль, только про нее и слышу, вымой ягодицы да садись на чистую прибыль. И вот мы в том единственном бизнесе, где это можно делать буквально. Помнишь, Перри, тот первый раз, когда ты меня навестил?

Как он мог забыть? В «Радужный мост» его в шутку привез Эрик, помощник Клока, с которым он познакомился на свадьбе двух личностей, ни одной из которых ни один из них вообще-то не знал, его ввели сюда, в святая святых, и тут его приветствовала величественная женщина в разлетающейся меховой накидке, очевидно сшитой из белых шкурок этих изобилующих под ногами кошек. («Из моих дорогуш! — воскликнула она впоследствии, потрясенная таким подозрением. — Зачем мне подобная пошлость?») Она была совершеннейшим олицетворением блондинки, даже волосы ее были до того театрально светлы, что выглядело так, будто кожа у нее на голове под давлением лопнула, взорвалась драматичными волокнами, которые модно взбили и уложили с муссом.

Он стоял перед нею, как рядовой на плацу.

— Ты хорошо сексуешь? — спросила она.

Ему не удалось понять. Она повторила вопрос.

— А… э, ну… конечно, наверно.

— Да, похоже, что сексуешь ты хорошо.

— Не жаловались, — исправно солгал он.

— Сними штаны.

— Прошу прощения?

— Боюсь, Перри, дальше я могу повторять уже сказанное не слишком долго, а потом мне станет скучно, скучно, скучно. Не желаю выглядеть неприятной. Я ощущаю, что тебе хочется снять ради меня штаны, поэтому будь так добр, снимай уже.

Даже брови у нее были светлые. Перри сделал, как велено, внутренне ежась перед бесстыжей наглостью ее пристального взгляда. Он и не знал, что у женщин в арсеналах есть такое оружие.

После удручающе протяженного изучения вынесли вердикт.

— Да, мы смогли б тебя применить, выглядишь ты вполне обычным.