С волками жить

Под конец дня Джесси Хорн проснулась с унылым осознанием того, что ныне существует возможность (не определенность) тому, что она, вероятно, могла бы (не наверняка) стыдно расплакаться на одной из многочисленных свадеб этого вечера. Хотя это вряд ли. В последний раз плакала она так сильно, что это вытравилось в памяти, когда Гэрретта, всего в крови и в наручниках, вели к поджидавшей патрульной машине, имя Джесси — проклятие ночи. С тех пор ее нежные ткани оттерли, отдраили и заменили на сталь, а у стали не бывает протечек. Пафосу придется занять свое место в очереди за несколькими другими крикливыми эмоциями. Лицо, воззрившееся на нее в ответ из зеркала в ванной, она отказывалась признавать. Да и волосы у нее вовсе никакого не мечтательно рыжего оттенка, а жуткая копна крестьянской черноты, которую она таскает на своих плечах, словно связку обугленной крапивы. День этот будет долгим. Она накинула на себя футболку «СПАСАЙ ВСЕЛЕННУЮ», натянула джинсы и помчалась забирать детей.

Кэмми с обтрепанной пачкой свежих рисунков цветными карандашами в руке уже терпеливо ждала у начальной школы Мо Дэлица[79]; в детском саду «Удачливая утка» Джесси самой пришлось вбежать внутрь, сграбастать некоего капризного Бэса и сбежать, одновременно рассылая воздушные поцелуи вымотанному персоналу. Вновь оказавшись в машине, дети, неизменно бдительные к настроениям мамочки, сидели до того необычайно тихо, наблюдая за проезжающими машинами — плывшую мимо фантасмагорию, — что Джесси захотелось остановиться прямо посреди Полосы[80] и каждого хорошенько обнять. На бульваре этом случались штуки и подиковиннее, но от прилюдного проявления чувств, перерывов в мистическом денежном потоке, вероятно, у нее будут настоящие неприятности. В эти дни она, как практичный механизм выживания, вся посвятила себя уверткам, ее истинной целью стало достижение личной невидимости. Ей хотелось присутствовать в жизни, она просто не желала, чтобы кто-то ее замечал. К несчастью, по причинам необъяснимо темным, раз безвкусица ее собственного оперения оставалась для нее прозрачной, она и была той персоной, на какую нравилось смотреть другим людям. Толпа была отнюдь не теплым раствором, в каком она могла бы растаять, а кристаллизованным полем скучающих тревожных взглядов. Поэтому парки развлечений любимыми местами не служили, но вот она ехала в «К-рай карапузов», к раздутому монументу сенсорной чрезмерности, завышенным ценам и групповому веселью, поскольку слово нужно держать, а за последние пару недель она и так уже пару раз его нарушала.