С волками жить

Почти каждую субботу они запрыгивали в джип Никки, детей высаживали у матери и гнали в пустыню через красноскальные каньоны, памятники пластичной силе времени, минареты из песчаника и зазубренные арки, продолговатые силуэты фантастических животных, грубые человеческие бюсты, мимо громадной скалы Атлатль, изрезанной символами охоты древних шаманов, которые понимали обряды отображения, как изловить силу их жертвы в силки надписи соответствующего контура, затем по малоезженой дороге, по колее для вездеходов — и в глухомань, ликующе подскакивая на окаменевшем приливе доисторических морей, часы свободы, небо настежь, сам день — живое тело с видимыми связками и сосудами, гористое сердце, гениталии света, чтобы прибыть в тайное место истинной пустоты, куда редко заезжают туристы. Одежду они оставляли в машине и голые, если не считать крепких походных башмаков, пересекали пылающую столовую гору, Wandervogel[93] нового века в женском обличье, перекрикивались, находя окаменелости, посверк возможных драгоценных металлов, Джесси — превосходным сиплым голосом Богарта:

— Если понимаешь свою пользу, связываться с Фредом Ч. Доббзом не станешь[94], — выцарапывая на валуне, рябом от метеоритов, собственный петроглиф, стилизованное сплетенье их инициалов, подарок археологам двадцать второго столетия. Разгоряченные и изможденные, они отдыхали в узкой тени иисусова дерева, оттенки кожи после недель на солнце неуловимо сливались с оттенками земли, коснись одной, коснись другой, рукою, ртом, языком.

— Великолепно, — вздыхала Никки с британским выговором, какой ей нравилось применять всякий раз, когда она бывала нага, и лепная красота головы ее, как у Богоматери, текучая многозначительность ее взгляда, чарующие движения губ, когда она говорила, были событиями по масштабу равными тому, что их окружало.

Мимо неистово пронеслась мелово-бурая хлыстохвостая ящерица — чешуйчатая ртуть, сливающаяся с камня.

— Правда, — серьезно сказала Джесси.

Никки рассмеялась.

— Вот как мы б могли честно жить где-либо еще?

И это было правдой. Край этот был особенный — не только потому, что Джесси в него народилась, но еще и потому, что оттачивал все чувства, не давал им притупиться. Тело гудело приемником, перехватывая сообщения из-под шума человеческой суеты, в глуби, по молчаливым гармоникам пауков, кустарника и взметающегося песчаника, чья барочная архитектура часто напрямик сообщала что-то сердцу Джесси, эта первобытная близость с нечеловеческим — признание его непрекращающегося бытия у нее внутри.

— Если б захотелось кого-нибудь убить, — размышляла Джесси, — тут было б самое место.

Никки скорчила гримасу.

— Таких странных умов, как у тебя, я ни в ком еще не встречала.

Тогда Джесси повернулась и прошептала подруге на ухо, брови Никки изогнулись от притворного ужаса.

— Уверена, что твоя фамилия — не Джеймс?[95] — Но подчинилась без неохоты, еще одно деяние, чьи невинные энергии, воображала она, подпитывают истощенную землю, секс как хорошая экология, психический ливень. Закончив, они полежали вместе на ржавом песке в великой синей базилике этого величайшего дня.

— Я здесь обожаю, — воскликнула Джесси. — Чувствую себя… — она поискала точное прилагательное, — … богато. — Затем продолжала: — Со временем, знаешь, и черепахе, и зайцу равно будет явлено, что самые значительные мгновенья нашей жизни — это те, в каких мы ничего не делаем. Что мы делаем, когда «не делаем ничего», — это и есть поистине мы.

Никки приоткрыла глаз.

— Ты изъясняешься бессмысленными присловьями.

— Отчего ж нет? Я в пустыне. У меня видения, я основываю религию.

— Великая богиня. Дальше начнешь раздавать заповеди и молиться пенису.

— Одну заповедь: руки свои держи при себе — если только их вежливо не направят куда-либо еще. — Ей хотелось пробраться Никки внутрь глаз, но те вновь отступили за прикрытые веки, поэтому Джесси обратилась к встрявшему клину хрящика, к наизусть выученному вздернутому носу. — Разумеется, я воображала жизнь с того конца волшебной флейты кожи, у какой есть владелец. Какая полнокровная девушка так не поступала? Ключ к королевству. Ось культуры. Змея в спальне. Еще бы, давай-ка пустим его в дело. И чем больше, тем лучше.

Медленная тонкая улыбка морщиной пролегла по лицу Никки.

— Ладно, — призналась она. — Я тоже. — Во взгляде ее содержалось веселое согласие того, кто уже давно выучился скакать верхом на звере собственного ума, не слишком часто и проливая что-либо. — Фантазии — это ведь может быть весело, verdad?[96] Но и телевизор — жизнь не настоящая. Помню первый раз, когда я услышала о Фрейде и про эту его чепуху с завистью к пенису. Я была просто в шоке. И это откровение? Это наука? Нехватка — не у нас между ног, она в голове у мужчины. Я там внизу никогда не переживала ничего, кроме власти, — не отсутствие какое-то, а большую, наглую, прекрасную власть.

— И похоть, — предположила Джесси.

— Конечно.

— И духовный апофеоз.

— Разумеется.

— И сущность женского естества, чистую и подлинную, какая она есть сейчас и навсегда, во славе грядущей.