Са, Иса и весь мир

– Не знаю, – признался наивный аретец.

– Да потому, что к Анне чего-то припёрся римский префект Руф. Наверное, предупреждает, чтобы волнений не было…Вона, видишь в глубине двора, у бокового придела храма стоят колесницы и стража?

– Угу.

– Вот когда оттеля выйдет Руф да уедет через Потайные ворота, тогда и Анна к нам пожалует.

Надменный и не слишком грамотный житель Салема в прогнозе не ошибся. Стоило римской кавалькаде удалится под сень Потайных ворот, как грянула церковная музыка, певчие запели псалмы, славящие Бога. Двери Храма отворились, в них показался первосвященник. И пока Анна в торжественном одеянии шествовал по паперти, его сопровождало громкое праздничное песнопение.

Но едва первосвященник остановился и воздел правую руку, как помпезный церемониальный аккомпанемент оборвался, и на площадь разом опустилась полная тишина. У Исы даже мурашки по телу пробежали – так его впечатлил этот триумфальный выход Анны.

– О! Великий и несравненный Боже! – провозгласил начальные слова молитвы первосвященник, смиренно обращаясь к небесам. – Благословен Ты, Царь Вселенной! Наш Властитель и Властитель наших отцов! Славим Тебя за чудесное спасение народа Твоего и избавление от плена египетского. Славим Имя Твоё за то, что даровал Ты нам Землю обещанную! Землю, где всегда светит Солнце, пасутся и тучнеют наши стада, щедро наливаются живительным нектаром наши злаки! Землю, где в домах наших тепло и светло!

– …в домах наших тепло и светло! – многотысячным тихим эхом вторили Анне прихожане, когда тот умело и уместно делал краткие перерывы в речи.

– О! Великий и несравненный Боже!… – продолжил молитву иерарх.

Анна воспроизводил обращение к Всевышнему по памяти, хотя и держал в левой руке на всякий случай молитвенник. И читал он чётко и внятно. С выражением. Захватывая слушателей в плен своего обаяния. И всё было хорошо, пока он не перешёл к финальной части молитвы.

«И будем и наши дети, и дети наших детей, и дети народа Твоего дома Древней Реи чтить Имя Твоё! – славил он Всевышнего. – А равно беречь дела Твои…»

И в этом месте первый пастырь Древней Реи запнулся: должно быть, в его сознании внезапно всплыли наставления, которые ему дал перед службой римский префект Руф. Оттого над святым местом Салема нависло нехорошее безмолвие. И вся паства затаила дыхание, обмерла и разверзла рты…

Обмерли все, кроме Исы, который не растерялся и звонким юношеским тенором, разнёсшимся по всей площади, произнёс завершающие слова канонического текста: «…И следуя заветам Твоим, дети Твои и народ Твой навсегда охранят от врагов Землю обещанную и свободу, дарованные Тобой! Амен!»

И тут уж первосвященник, хотел он того или нет, принуждён был повторить то, что сказал безусый юнец. Ибо то было Слово Божье!

И Анна завершил обет, даваемый Вседержителю, тем словесным оборотом, который и надлежало донести до верующих. И в конце концов сказал: «Амен!». И прихожане тоже облегчённо выдохнули: «Амен!»

Выдержав паузу, иерарх продолжил проповедь уже в неформальной манере. Он спрашивал у реев, как они провели пасхальную трапезу; что принесли в жертву Богу; ставили ли четыре чаши с вином, разбавленные водой, кои символизировали четыре обета, данные Всевышнему; какие пели при этом псалмы. Люди ему охотно отвечали, а сам первосвященник давал разъяснения, что значит то или иное действо или песнопение.

Затем Анна ещё раз поздравил собравшихся с праздником чудесного спасения и весны. И случайно или нет, но пропустил слово «свобода». Вновь заиграла музыка, певчие запели пасхальные псалмы, а паства стала разбредаться по домам. Причём часть реев делала это столь поспешно, что кое-где возникла давка. Зато для именитых людей охрана образовала специальный проход в толпе, через который знать двигалась к храму.

Иса же задержался возле парапета в числе немногих, кто пожелал пообщаться с первым пастырем. Люди тянули к Анне руки, прикасались к нему, а тот улыбался, кивал им налево и направо, а затем нечаянно спросил о том, есть ли к нему вопросы. И тотчас пожалел об этом, потому что безусый юнец, подловивший его на промахе в заключительной части молитвы, дерзко заявил, что у него имеется не один, а три больших вопроса.

– Первый, – чеканил Иса. – Почему в храм пускают только избранных? Второй. Почему на храмовой площади торгуют ритуальными принадлежностями и меняют деньги? Или уже и вера продаётся? И третий. Почему ты, святой отец, хотел умолчать, что Бог даровал нам главное – свободу? А когда в конце поздравлял с пасхой, то не сказал, что это и праздник свободы тоже? А?

– …Сын мой, – скрывая оторопь, возразил ему многоопытный религиозный деятель, даря очередную улыбку остальной пастве, – ты же видел, сколько народу собралось. В храм не поместилась бы и десятая часть…

– А это что? – непочтительно перебил его подросток, рукой указывая на знатных горожан, которые с бокового входа проходили в священное здание. – Или перед Богом не все равны? А почему римлянин Руф задержал начало службы? А-а-а…То-то же! Негоже так поступать первосвященнику!