Са, Иса и весь мир

Старший патрульный не успел среагировать не только на выходку Бато, но и на крутой вольт лошади, выбивший его из седла. Он с такой силой грохнулся на каменистую дорогу, что, по-видимому, находился в спутанном сознании, поскольку на четвереньках полз вовсе не по тракту, а в кусты, и при этом нёс какую-то околесицу. Более молодой всадник успел ухватиться за удила, однако полностью укротить скакуна тоже не сумел, и тот, судя по дробному топоту и хор-рошему римскому мату, доносившемуся уже из-за третьего поворота, тащил со скоростью метеорита в какие-то, неведомые для того, тартарары…

Пока Иса в оторопи стоял и моргал глазами, Бато, подобно здоровенному породистому жеребцу увлёк его вместе с тачкой в третью сторону – по козьей тропе к нагорью, на север, прочь от Большого моря и Тарса, где Марк Антоний разводил шашни с Клеопатрой…

Бато и Иса, тяжело дыша от нагрузки, перевалили уже за вторую гору, прежде чем юноша пришёл в себя и остановился.

– Дядя Бато, – заявил он, – я дальше с тобой не пойду!

– Па…ик…па…ик…пачиму? – наконец осведомился знахарь, на которого вдруг напала икота.

– А зачем ты им в глаза?! Они хоть и римляне, но тоже – люди. А ты им, ни за что ни про что – в глаза…Не по-божески это…

– Ишь ты…ик…А они…ик…со всем…ик…миром…ик…Зар-раза!…ик…по-божески?…ик…

– Да мне до них дела нет! Мне надо, чтобы у нас всё было по-божески!

Сбавляя накал страстей, великан выставил вперёд громадную ладонь, давая Исе знать, что нужно взять паузу. И пока его юный попутчик молчал, лекарь достал из тачки кожаный мешок с водой, встал, низко наклонившись вперёд, и в таком положении сделал несколько глотков из бурдюка. Икота у него тотчас прекратилась.

– Давай, друг мой, присядем и поговорим спокойно, – предложил Бато. – И я тебе всё растолкую.

– Ну…давай, – не теряя ершистости, принял предложение к перемирию тот.

– Успокойся и не переживай за этих…соглядатаев, – и целитель, присаживаясь на траву, потянул за собой юношу. – Я ж им в глаза бросил смесь на основе перца. Умоются слезами, прочихаются, потарахтят задницами – и будут живы-здоровы.

– Ты правду говоришь? – опускаясь на землю рядом с Бато, недоверчиво уточнял Иса.

– А я хоть раз тебя обманул? Или, думаешь, тот, кто всю жизнь лечит, может вот так, запросто, ослепить человека? – усмехнулся многоопытный собеседник. – Другой вопрос, что я изведал кто такой Иса. И отныне, кумекаю, уже ты вправе знать, кто же такой Бато…

Он помолчал, собираясь с мыслями, и затем проложил:

– Эти римляне ошиблись. Они приняли меня за кого-то другого. Никакой я не фракиец. И шрама у меня на шее нет. Я далмат. Вот, видишь у меня стигма? 62

– С этими словами Бато отогнул край пенулы, обнажая правое плечо, на котором юноша увидел изображение конного всадника с копьём на фоне восходящего солнца.

– Это кто? – взглядом указал Иса на телесную картинку.

– Это Митра – наш воинский знак. Если римляне стигмой клеймят рабов и преступников, то у нас, далматов, Митра – символ веры и свободного непобедимого солнца. А ещё восходящее солнце свободы мы выражаем в виде поднятой над головой руки с раскрытой ладонью и разведёнными пальцами.

– А кто такие далматы?

– Есть такой народ в краю, называемом Иллирия 63.

– Иллирия?

– Да. Это прекрасная страна. Она расположена севернее той самой Греции, куда ты так стремишься. Собственно, греки нас иллирийцами и прозвали. Так же, как их самих обозвали греками римляне. Ведь греки, так же как и мы, иллирийцы, – объединение родственных племён. Там у них много чего намешано: и ахейцы с дорийцами, и эолийцы с ионийцами, и спартанцы с афинянами. Сами-то они себя иногда именуют эллинами. К чему я это рассказываю? Да к тому, что греки, как и мы, чаще грызлись меж собой, чем жили в союзе. Зато римляне сплотились прочно. И покорили и греков, и нас. А когда мы однажды восстали, жестоко расправились с нами.

– Однажды – это когда?

– Та-ак, тебе же, Иса, семнадцать?

– В сезон дождей исполнится.

– Здесь будет не сезон дождей, а настоящая зима.

– Значит, зимой.

– Та-ак, – принялся вычислять Бато. – Стало быть, когда я тебя лечил, тебе было годка три-четыре …Потом я уходил на восстание…Стало быть, тебе стукнуло шесть лет, как мы начали освободительную войну, и исполнилось девять, когда было подавлено наше восстание…Вот за эти четыре года Рим уничтожил сотни тысяч иллирийцев. В том числе мою мать, отца, братьев, – на мгновение прикрыл глаза рассказчик. – Рубили головы мечом, кололи тела копьями, распинали на крестах. Ты, разве, Иса, не видел, как это вершили в Древней Рее с Удой Илейским и его соратниками?

– С Удой?…Н-нет. Маленький был ещё…

– Но ты же не отрекаешься от Уды? – вперил испытующий взор в юношу иллириец.

– Что ты, дяденька Бато! – оскорблённо воскликнул Иса. – Моя душа с ним! И если что, я свою жизнь за любимых людей без раздумий отдам. Однако…Однако, чужую жизнь я не смогу забрать…Господь не давал мне такого права…