Саалама, руси

Давно нужно было попросить форму — ту одежду, которую она привезла с собой, пришлось просто выкинуть. Тут либо хиджаб, либо военная куртка.

— Мужскую могу.

— Да мне все равно, давай мужскую, — девушка неловко перевернулась на бок и почувствовала, как ногу прострелило резкой болью — она упала пару дней назад на бегу. Тогда не обратила внимания, теперь ощутимо хромала. Впрочем, тело болело все, не только колено. — Черт, я разваливаюсь на части. — Чувствовалось, что от нее уже остро пахнет потом и все еще кровью. — Когда вода-то будет?

— Ждем.

— Шикарно. Просто слов нет, — девушка раздраженно выдохнула и жестом предложила мужчине сигареты, но он отрицательно покачал головой. Задумчиво на нее посмотрел и спросил:

— У тебя парень есть?

Ливанская медленно, с наслаждением выдохнула дым:

— Замуж предлагаешь?

Муки хлопнул себя руками по коленям и расхохотался:

— Нет, у меня жена есть, мне больше не надо. Просто интересно. Ждет ли тебя кто-то.

Ливанская хмыкнула. Понятно было к чему он — хочет ее отвлечь, видимо, чувствует, как мерзко и тяжко у нее на душе.

— Да, есть, — она весело улыбнулась. — Шестнадцать лет — в школе учится. Ко мне на каникулы приедет.

Почему она так пошутила? Наверное, потому что скучала: по Москве, по цивилизации, по беззаботной жизни, когда самой большой твоей ошибкой остается глупая интрижка с подростком-школьником.

Муки пару секунд сверлил ее недоуменным взглядом, а потом громко расхохотался:

— А что, мне нравится! Шестнадцать лет — отличный возраст! Член уже есть, а мозгов еще нет.

Девушка рассмеялась. От одного вида его задорной белозубой улыбки хотелось смеяться. Смеяться-смеяться-смеяться.

Она хохотала до слез, пока не стало легче, пока не отпустил образ старика с раскрытой брюшиной и ощущение хрупких выступающих ребер под пальцами.

Наконец, Муки внимательно посмотрел на девушку, удостоверившись, что ей полегчало, и замолчал. Ливанская тоже. Она тяжело выдохнула:

— Муки, а где их хоронят?

— Этого в город увезут. Он не местный.

— А вообще?

— А вообще, там, на кладбище, — он неопределенно мотнул головой в сторону. — Камни видела?

Девушка кивнула. Недалеко от деревни — всего с полкилометра пройти — прямо посреди пустыни стояли обсеченные камни. Она видела их, но не думала, что это кладбище. На них не было ни имен, ни дат. Ничего. Просто голые булыжники.

— А как они узнают своих?

— Кого?

— Ну, не знаю, своих: родных, друзей. Должны же они иногда туда приходить.

— Просто знают. — Муки решился-таки взять сигарету и теперь задумчиво крутил ее в пальцах. — Ты туда лучше не ходи.

Ливанская села на кровати:

— Почему?

— Тебе не понравится, — мужчина горько усмехнулся. — Дикий народ. Такая нищета, будто бьешься головой о бетонную стену и ничего не можешь изменить, — он замолчал на секунду, глядя в доски пола, а потом решительно тряхнул головой и пояснил: — Тут земля тяжелая. Закапывают неглубоко. Вонь стоит такая, что мертвецы просыпаются.

Ливанская передернулась и невольно посмотрела в окно. Будто рассчитывала в непроглядной темноте рассмотреть далекое пустынное кладбище.

[1] Трубка интубационная — приспособление в виде трубки особой формы, изготовленной из резины или пластмассы, реже из металла, предназначенное для введения в гортань, трахею или бронхи с целью восстановления или улучшения проходимости дыхательных путей или для проведения ингаляционного наркоза.

[2] Мешок Амбу — ручной аппарат для искусственной вентиляции лёгких, применяемой к пациентам с нарушением дыхания.

12

16 ноября 2008 года. Воскресенье. Сомали. Деревня. 08:00.

Письмо привезли на старом, насквозь проржавевшем джипе, который с грохотом остановился перед больницей, окутав ее клубами пыли. Водила выпрыгнул, залпом выпил три стакана воды и оставил сумку корреспонденции для иностранных врачей. Этот парень приезжал раз в неделю, иногда — в две. Но раньше Ливанская не получала писем: она не оставила номера почтамта, на который их можно было бы прислать. Да и это было отправлено на адрес Красного Креста с указанием ее имени.

Отец умер. Открыв письмо, девушка несколько минут молча смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями. И что-то почувствовать. Ведь у нее были хорошие родители, они любили ее, растили. И она по-своему их тоже любила. Наверное, в этот момент надо было заплакать. Она собралась с духом, чтобы перечитать еще раз, и в это мгновение ее одернул окрик:

— Ливанская! Ливанская, бегом, вы очень нужны!

Она подхватилась, торопливо поставила чашку с той безвкусной бурдой, которая называлась здесь кофе, и выбежала на улицу.

Слишком много работы, операций и пациентов. Перевязки, кровь, кости, кишки. Два шага от госпиталя до барака, жесткая койка, несколько часов глубокого обморочного сна. И снова — скальпель, пила, игла, ретрактор[1]. Гной, затрудненное заживление, гангрена.