Саалама, руси

Спустя два часа она сидела на улице за бараками и все никак не могла унять сердцебиение. Пациента уже давно перетащили на койку в палате, а ей все казалось, что в теле дрожит каждая жилка.

В этом тихом тенистом углу ее и нашел Сэм. Хотя до того они едва ли перекинулись несколькими фразами за пределами госпиталя, он был моложе Лисото и лучше других понял ее состояние. Мужчина невозмутимо подошел, присел рядом на корточки:

— Ну, как?

Все случилось слишком быстро и неожиданно. Пуля практически вошла в сердечную сумку. А без рентгена определить, где она, до операции было невозможно. Лисото сам увидел это, только когда раскрыл рану полностью. Ему срочно понадобилась помощь, а Ливанской еще никогда в жизни не доводилось работать с открытым сердцем, когда от тебя так много зависит. Одна маленькая ошибка — и все.

Она нервно дернулась и усмехнулась:

— Потряхивает.

В ответственности и самостоятельности в сомалийском госпитале можно было утонуть. Никого не интересовало, что ты можешь, а чего не можешь. К чему готова, а к чему нет. Работу надо было делать в любом случае. И если не ты, то больше некому.

— Выжил же. Значит, вы справились.

Девушка выдавила смешок:

— Да уж, справились. Я думала, умрет. — Она возбужденно терла друг о друга руки, будто пыталась их согреть, хотя пальцы и без того горели.

Сэм понимающе усмехнулся:

— Испугалась? А Лисото тебя хвалил.

— Серьезно?

— Угу. На, держи, — мужчина вынул из кармана халата маленькую фляжку и сунул ей в руку. Девушка взяла ее — внутри плескалась жидкость:

— Это что?

— Что-то вроде самодельной водки.

— В смысле, самогон? — она торопливо отвинтила колпачок.

— Ну да. У местных нет даже самопального алкоголя. Муки сам его делает, — он с омерзением скривился: — Даже знать не хочу, как. Пей. Тебе понравится.

Из фляжки потянуло чем-то кисловатым. Ливанская с сомнением поднесла ее ко рту:

— Сейчас же день. — Сердце горячо и удушливо билось в горле.

— Ничего. Это вроде седативного. У тебя кровь кипит. Тебе это — как слону дробина.

На вкус «седативное» оказалось еще гаже, чем на запах. Девушка сделала пару глотков, но на третьем не выдержала и сплюнула. Подумав, завинтила крышку, сунула фляжку обратно. Сэм опустил ее в карман и улыбнулся:

— Не помогает?

Она выдохнула и, откинувшись на стену, прислушалась к себе:

— Не особенно.

— Красивая ты девчонка, — мужчина несмело провел рукой по ее плечу.

— Ты со мной что, заигрываешь?

Сэм смутился, а она резко встала.

— Пошли, за сарай зайдем.

Торопливый потный секс помог сбросить напряжение — ее слегка отпустило. Слишком много нервов и усталости накопилось.

— Ты все? — Ливанская тяжело выдохнула, застегнула брюки и устало похлопала его по плечу: — Спасибо.

Выйдя из-за барака, она подняла лицо к палящему солнцу, глубоко втянула в себя горячий воздух — полегчало.

10

21 октября 2008 года. Вторник. Сомали. Деревня. 05:20.

На следующее утро, едва рассвело, в комнату постучался Муки. Поздоровался в дверях и сунул ей в руки перевязанный веревкой сверток. Девушка машинально приняла его, сжала пальцами и почувствовала внутри что-то мягкое:

— Это что?

Ответ показался ей странным и уклончивым.

— Для тебя.

Девушка недоуменно подняла на приятеля глаза и одним движением разорвала бумажную упаковку — на пол упал комок свернутых, туго уложенных отрезов ткани. Не глядя на девушку, Муки торопливо сел на корточки и начал собирать их с грязноватых досок.

— Муки, что происходит? — она неуверенно наклонилась помочь.

Тот сначала молчал, а потом принялся тщательно подбирать слова:

— Слушай, ты здесь не местная, поэтому…

— Не мнись. В чем дело?

Мужчина медленно поднялся, отряхивая колени.

— В том, что ты женщина. Не надо их злить.

— Кого?

— Их, — Муки, наконец, поднял голову. — Рита, эти места принадлежат исламистам. Я же просил тебя не выходить вчера на улицу. Это они из-за тебя взбесились. Женщина, не носящая хиджаб, в этих местах все равно что шлюха.

Ливанская неверяще вскинула на него глаза:

— Муки, это что — хиджаб?

— Речь идет о твоей безопасности. Ты работаешь — это харам[1]. Здесь для женщины вообще все харам: без хиджаба ходить — харам, руку пожимать — харам. Если мы с тобой вместе по улице пройдем — нас арестуют или забьют до смерти.

Девушка стиснула зубы:

— Мне не говорили, что я должна буду надеть хиджаб.

— А тебя никто и не обязывает, — он отвел взгляд. — Каждая женщина приходит к этому сама, — и, помолчав, добавил: — Рано или поздно.

Ливанская развернула ткань — это и в самом деле было платье: простого покроя, почти до пола, с длинными узкими рукавами.

— Рита, пожалуйста, не буди лихо.

Она растерянно пожала плечами.

— Я даже не мусульманка.

На что мужчина только с горечью усмехнулся:

— Здесь это не имеет значения. Может быть, в Могадишо, но не здесь. По этому дому можешь ходить как хочешь. Здесь все свои — никто не выдаст. Но в больницу и на улицу, — он сунул в руки девушки скомканные платки, — надевай хиджаб, хорошо? Так далеко от столицы все женщины надевают, если хотят, чтобы их не трогали. Надо было сразу тебе сказать.