Саалама, руси

— Наших нет. Их еще днем в Могадишо вывезли. Я не знаю, что там творится. Может, всех эвакуируют. Они, наверное, уже домой летят.

— Муки, а что случилось? — у Ливанской было ощущение, будто она здорово пьяна. Она сама десятки раз ставила пациентам сильные транквилизаторы, но на себе их действие ощущала впервые.

— Аль-Шабааб беснуется. Из Могадишо пару взводов прислали, но так просто порядок не наведешь. Наших с утра вывезли, за ними машина ходила. Все улетели часов пять назад. Тебя потом случайно местные нашли, которые пациентов вытаскивали.

Ливанская замолчала, пытаясь справиться с потоком информации. В голове крутилась мысль о том аборте — имел ли он значение, насколько он подлил масла в огонь.

— А ты почему здесь?

— Я местный, мне не страшно, — он передернул плечами. — Должен же хоть кто-то из врачей остаться. Хотя я мало что могу сделать: у меня ни лекарств, ни инструментов. И потом, я терапевт.

— Муки, я помогу, я хирург.

— Уже нет, — мужчина закончил и решительно поднялся. — Тебя терпели, пока тихо было. Женщине работать вообще харам. А уж тем более после того, что мы с тобой наворотили. Я посажу тебя в самолет и отправлю в Могадишо — сейчас тебе здесь нечего делать.

— Муки, как ты думаешь, это из-за нас? — она с замершим сердцем ждала ответа.

Мужчина пару секунд угрюмо сверлил взглядом свои ноги, потом буркнул:

— Трудно сказать. Может, и нет. А может, если бы мы вели себя тише, то нас бы не тронули. Я не знаю.

Девушка прижала к глазам перебинтованные руки и глухо выдохнула:

— Ясно.

Сквозь действие седативного пробился страх — что же она почувствует, когда сможет связно мыслить? От всего этого можно было сойти с ума.

Сомали, Джамаме — самая нищая и голодная провинция, где нет даже моря, которое бы помогло прокормиться. Здесь часто проносятся эпидемии, свирепствует голод. И здесь, как нигде, сильна власть Аль-Шабааб.

Беспорядки начались в четверг — четвертого декабря, в пять часов утра — со взрыва школы в Джамаме. А дальше все пошло по накатанной. Жестокая террористическая война с собственным народом шла здесь не первый год. Школа в Джамаме, здание городского муниципалитета, больница в поселке. Пока в город подоспели правительственные военнослужащие, провинция уже превратилась в пылающий костер. Местные группировки, моджахеды и войска вступили в ожесточенный конфликт, в котором ни у кого не было союзников.

Европейцам, даже врачам, там было не место. Машина, присланная управителем Джамаме, опоздала всего на двадцать минут. Она подхватила толпящихся у только что взорванного здания европейцев, испачканных и перепуганных. Приедь она чуть раньше, и врачей эвакуировали бы до взрыва. Белые кричали, что там еще остались их люди, требовали начать разбор завалов, но сомалийцы их не слушали. На гербе сомалийского МВД красовался козел, соответственно они себя и вели. Тех, кто был ближе, вывезли, остальных просто бросили. Хотели врачи того или нет, но их увозили — проще было избавиться от набивших оскомину европейцев — их присутствие только сильнее раззадоривало исламистов. Врачи не чтили ислам, одевались не как полагается и не молились в шесть. Они сеяли харам.

Когда Муки закончил промывать и перевязывать ее порезы, Ливанская уже дремала. Она сама не заметила, как уснула. Мужчина собрал инструменты, вышел и бережно прикрыл за собой дверь.

21

5 декабря 2008 года. Пятница. Сомали, район Джамаме. 02.10

— Рита, просыпайся.

Девушка разлепила глаза, не сразу поняв, где находится. В комнате стояла темнота, только мигающая лампочка в углу слабо светилась. Над ней нависал Муки:

— Давай вставай, я отведу тебя в аэропорт.

Голова была чугунная, девушка попыталась подняться на локте, но все поплыло перед глазами:

— А почему ночью?

Ни к чему, чтобы тебя видели. Пошли, раненых увозят в Могадишо, я тебя посажу в самолет.

Они бежали по ночным улицам, стараясь держаться ближе к домам. То и дело мимо пролетали грузовики, ослепляя светом фар. В кузовах, свесив ноги, сидели увешанные оружием боевики. По форме невозможно было отличить, кто это — Аль-Шабааб, местные группировки или правительственные войска. Все они были одинаково разномастно и убого одеты и поголовно вооружены калашами. Грузовики у всех были старые, с давно некрашеными и подбитыми досками бортами. Только раз или два Муки буркнул: «Войска», — видимо, узнав по лицам эфиопов — девушка их не различала.

Каждый раз, когда приближался грузовик, мужчина быстро вжимал ее в тень, закрывая своим телом. Ливанская понимала серьезность ситуации и на рожон тоже не лезла, спрятав волосы под тряпкой.