Саамские сказки

— Вот железная паньга от узды моего оленя; если ты разорвешь ее своими руками, тогда я лягу спать с тобою. Мой Рухтнас только глазом посмотрит — и паньга разлетается на части.

Тала взялся разорвать Разиайкину паньгу. Однако как ни бился — и ломал-то он ее, и растягивал, и языком лизал и слюнями мусолил, и зубами кусал,— разломать эту паньгу он не мог. Устал.

Тогда он подсел к молодой, под правый бочок, и говорит:

— Давай отдохнем с тобою вместе.

Разиайке ему говорит:

— Пока не разорвешь мою паньгу, спать я с тобою не буду.

Тала перевалился на другую сторону ложа из мехов, подсел к ней с левой стороны и говорит:

— Печок беленький, канежки беленькие, красные кисточки по плечам, и личико белое, и ручки белые — я тебя съем! А нет — сломаю!

И притулился к молодой.

— Что тебе меня ломать — ты паньгу сломай... Паньгу сломать не можешь, а ко мне тулишься. У тебя, видно, душа не на месте, раз не можешь паньгу сломать.

Тала около молодой и так и этак присосеживается. Однако не родятся у него такие слова, чтобы Разиайке их слушала. И ухватки-то его ей не по нраву: то он за паньгу возьмется, то опять досаждает.

Стало скучно Разиайке. С досадой она от Талы из одного угла в другой уходит. Захотела она на речку пройтись — хотя бы водицы в дом принести.

А Тала ее не пускает.

— Убежишь! — говорит.

— Тогда навяжи на меня колокольчики, и ты будешь слышать, далеко ли я ушла.

Эта выдумка Тале понравилась. Он согласился и привязал ей три пары колокольчиков: одну пару на шею, а две других привязал к рукам. Через плечо он обвязал Разиайке вожжой, а один конец ее протянул к себе в дом. Улегся на шкурах на самый конец вожжи. Так он караулил Разиайке, пока не заснул.

Разиайке вышла из дома через чистые двери и пошла к роднику за ключевою водой. Тут ребятки, оленцы малы, среди которых она дома в чуме жила, увидали ее, прибежали с луговин, перелесков, березнячков и ягельников, окружили ее и запрыгали вокруг, заиграли. А кругом-то, кругом вольные ветры веют, гуляют по воле, по широкому простору.

Тала приказал работникам всех оленцев этих разогнать.

Разболелося сердце Разиайке — что-то в тундре без нее деется, что на ягелях, есть ли в ветрах хозяйский уряд? Каково-то травы растут? - о том ее забота.

Разиайке воды зачерпнула... А не хочется ей опять в дом Талы возвращаться. Она упала и прикинулась, будто очень больна — застонала, заохала, бедная, а сама не забывает, что ей надобно выпытать у этого Талы.

— Ох, ох, ох-охошеньки, ой-о, как мне больно, Талушка, за душу твою, наверно, кто-то через твою вожжу переступил, чтобы твою душу испортить и душеньку старой Талахке... Посмотри, поищи хорошенько — на месте ли души-то ваши?

Проснулся Тала, протер глаза, к Разиайке выбежал, сел около нее на корточки и утешает больную:

— О-го-го, по мою душу никто не ходил и не хаживал, и никто ее не достигнет! Она далеко, дальше далекого, за тремя мышиными землями: мышки «норушки победный хвост», пеструшки мышки «бей башкой», мышки «побегушки — неспокойная совесть». В каждой земле по два озерка маленьких и по одному озеру великому. На каждом озере по лодке стоит, а весел-то нет, как поплывешь?

Забежал в норушкину землю — хватай мышей за хвосты. Мыши головы в норки упрятали, а наружу хвосты выставили. У них хвосты непобедимые, так этим мышкам отроду сказано; они веруют — кто их хвост увидит, тот окаменеет. Все хвосты из норок торчат, угрожают, а ты знай дергай да в мотки сматывай. Наберешь пять клубков хвостов — дальше в путь. Одну бесхвостую добыл — на нос лодки посади. Поехали. Сама лодка идет, мышка-рулевой только усиком поводит, туда-сюда правит. А на большом озере лежит опрокинутый карбас. Ну-ка, переплыви! Как ты к карбасу подступишься? Ага! Надо знать, как найти мой тяжелый батожок, мою культалу. Культалу нашел — из рук не выпускай, пока назад не вернешься. Культалой стукни по брюху карбаса. Он живо перевернется и перевезет тебя на пеструшкину землю, мышиную ж. Тут пеструшки живут. Опять мышей наловишь, нахватаешь самых бойких, которые не убегают, а на тебя наступают, не пускают, куда тебе надо, фыркают. Слыхала ли, как они свистят-то, а головкой-то тюкают, как топориком — тюк, тюк... Хватай пеструшек самых крепких, а самую пеструю — на нос корабля. Ну, теперь плыви, не робей. Любо так-то ехать. Перевезут куда надо. Кончилось последнее маленькое озерко, добрались до великого пеструшкиного озера, тут опять ищешь перевернутый карбас. Стукни его культалой, не бойся, дай ему хорошенько,— он перевернется и поплывет куда надо.