Саамские сказки

Попалась старику щука — не знает, что с ней делать,— росту во-о, мохнатая, бревно бревном, травою заросла из-под тины глазом смотрит.

Щука хвостом бьет — в самый кончик хвоста душу свою из себя вгоняет.

Взял старик щуку, ввалил в карбас и привез своей дочке. Девица была голодна. Она поскорей распорола щуке живот, выпотрошила, нарезала кусками, ополоскала и, нескобленую, поскорее наложила полный котел.

Котел кипит и бурлит,— дух идет сытный, девке нос щекочет. Щука варится, а душа щучья — его душа — в самый кончик хвоста подается. Кончик тот из навара выставился — туда и сюда мотается: это его душа мается, выйти просится.

Не могла девка стерпеть, взяла тот кончик хвоста и съела.

И вот попал он девке в середиво.

Ну, и потом он родился. Обернулся молодым. Пришел в себя (остоялся), и все ему стало известно и понятно. Все знает: слышит, как земля растет, что травы говорят, видит, как камень к камню идет, и зачем вода молчит, и чего кличут ветры. Знает он и начало человека, и чего каждый саам думает.

И вот вспомнил он приятеля своего и пошел к нему в гости. Знал уж, где тот есть.

— Здравствуй, мой товарищ,— говорит.

А тот уж слепой и вовсе дряхлый, пластом лежит. Спрашивает, однако:

— Откуда ко мне пришел, товарищ? Я не чаю видеть никакого друга. Один я остался на земле — два века живу.

— Как! Ты не хочешь вспомнить своего товарища?

Пойдем же, друг, я выведу тебя к месту, где давненько мы сделали по зарубке в соснах.

Старик восклицает:

— Не знаю, не знаю!

Тогда молодой поднял старца на руки, топор с собою прихватил и принес товарища к соснам.

Тюк, тюк, оттесал края заросших зарубок. Выпали из них два оселка.

- Ну,— говорит,— который твой, который мой?

- Не знаю, ничего не знаю.

— Тут вот твой; а это; мой...

— Не знаю, ничего не знаю,— твердит тот.

—. Да как же ты можешь не помнить! Это местечко Лавнькедькекырп называется, вот они и сосны стоят.

— На веку не бывал я на этом местечке,— твердит старый.

— Ты говоришь, что не бывал на этом месте! А не вдвоем ли мы видели солнце о двух головах, не вдвоем ли мы врубали в эти сосны вот эти оселочки и солнце просили исполнить то, что каждый задумал. И вот исполнилось: я обернулся, я возвратился, я воскрес! А ты век от века живешь и живешь.

— Не знаю, ничего не знаю.

Посмеялся тогда молодой:

Очень ты дряхлый стал, дед; одна старость в тебе осталась, память твою века изгрызли, оттого и знать ты ничего не можешь. Пойдем, я тебя так не оставлю.— И опять он взял его на руки и отнес домой.

Домой пришли, положил его в постелю. Тут заболел старичок. Полежал-полежал, да и помер. Товарищ похоронил его, а сам зажил и женился на той девке, что его хвост съела...

Всё.

КОПЬЕ, ТОПОР И КОТЕЛ

В доме одного саама были Копье, Топор л Котел. Этот саам был хороший хозяин: для каждой вещи у него было свое место. Копье стояло у входа налево, Топор направо, а Котел всегда висел посередине вежи. Саам всех держал в строгости. Он знал, кому что нужно. Копье любило охоту, ему нужно было мясо и дичь, да чтобы оно было смазано салом и чисто-начисто вытерто. Топору всегда была охотка порубить, построгать, блеснуть отточенным лезвием. А Котлу чего надо? Ему бы воды вскипятить, обед сварить, чтобы был всегда полон ухой или вареным мясом.

Ну, так оно и было. Копье ходило на охоту с хозяином и добывало диких оленей. Саам его холил, смазывал салом и обтирал куском пышного меха. Топор каждый день работал, колол дрова, был остро наточен и всегда блестел как новенький. А раз хорошо было Копью и Топору, то и Котел всегда был полный. И все были довольны: саам своими Копьем, Топором и Котлом, а они своим хозяином.

И все было хорошо, пока не пришлось сааму отлучиться на дальнюю рыбалку. Бывало, он брал с собою всех, всем домом переезжал на эту рыбалку. А на этот раз пожадничал, пожалел оленей, решил управиться один. Уехал он, и вот Копье вскоре оказалось на улице — потому что кому-то мешало ходить. Оно валялось не чищено, не обтерто, не смазано. Топором поработали, швырнули под пень и забыли о нем, он лежал под дождем и ржавел. А Котел забросили куда-то в угол вежи, и лежал он там немытый, не обтертый. Вместо него пищу варили в маленьком котелке; раньше в нем только шкварки поджаривали, а теперь этот недоросток пошел в ход и заважничал.

Обиделись Копье, Топор и Котел. Обиделись и заскучали.

Однажды Копье и говорит:

— Пойдемте-ка, други, на охоту сами собой! Убежим от этого человека!

Те согласились. Раз-раз, собрались и пошли.

Ходили они долго, не один день ходили и по горам, и по лесам, и по болотам разным. И каждый-то высматривал то, что ему по нраву приходится. Топор к сухому лесу близится, ему охотка знать: где какое дерево стоит и какой в нем вкус. Подойдет к дереву — тюк, тюк, каково оно? Рубить ли его, тесать ли надо или что с ним делать?

Вдруг увидел: стоит высокая сушина.

«Эх,— думает,— хорошо такую лесину свалить, да порубить, да расколоть и обед сварить!»

Он и закричал во всю глотку:

— Эй-ей-ей! Подите сюда!

Копье и Котел всполошились, прибежали, на Топор уставились: что он им скажет?