Саамский заговор (историческое повествование)

— Ты приглядись к этому Алдымову, у него, как у нас говорят, повышенный интерес к саамам.

— Если на музее сидит, небось по должности интересуется, — бесстрастно произнес Михайлов и для верности разлил принесенный в графинчике коньяк по рюмкам. Он чутким своим нутром понимал, что Шитиков чего-то не договаривает, но проявлять любопытство не считал нужным, сам скажет, раз ему что-то надо.

— Интересное пришло из музея, очень интересное письмо, правда, без подписи. Оказывается, этот Алдымов собирает так называемую историческую коллекцию. Что за коллекция? Материалы по эсеровским организациям, по меньшевистским, по царской охранке, по английской интервенции… Это ж наш материал! Ничего, да? А зачем? Да выуживай оттуда всех недовольных соввластью, и под ружье! А с виду — коллекция…

— Так, может, в музее положено…

— Вот почему, Ваня, я сержант, начальник отдела, а ты лейтенант и пасешь своих лопарей, — ударил по больному Шитиков. — Как лучше всего свои контингенты выявить? А вот так, дескать, коллекцию собираю. Где лучше всего списки будущих сообщников хранить? Да в музее!

— Музей, Алдымов, вроде не мой огород, — пытался оправдаться Михайлов.

— Зато лопари — твой огород! Друг ты мой, Ваня, я тебе ниточку даю, тяни. Ты в наших краях человек новый, а я тебе как старожил говорю. Саамы — народ ох непростой и неплохо вооруженный, на советскую власть смотрит косо, так что умному да проворному человеку поднять их ничего не стоит. — Шитиков смотрел на знаменитого капитана траулера «Пикша», обмывавшего в шумной компании орден «Знак Почета». Капитан встал из-за стола, одернул чуть приталенную форменную тужурку со стоячим воротником, подошел к оркестру, сунул саксофонисту деньги и что-то заказал.

Оркестр, как водится, сидел на возвышении, а стена за спиной музыкантов была украшена расписной панорамой новой жизни Заполярья.

Надо льдами, взломанными ледоколом «Иосиф Сталин», парили дирижабли, с северным сиянием спорили огни Туломской ГЭС, с дрейфующей станции махали руками зимовщики, а счастливые рыбаки, горняки и оленеводы смотрели со стены на счастливых рыбаков, горняков и оленеводов, сидевших за столиками ресторана.

Капитан еще не успел сесть на место, как оркестр, к полному удовольствию многочисленной публики, ударил «У самовара я и моя Маша…».

Михайлов заулыбался и стал слегка раскачивать головой в такт зажигательной музыке, будто и вправду забыл о том, что услышал от Шитикова.

— Любишь музыку? Но ты меня дослушай. — Шитиков чокнулся со стоящей на скатерти рюмкой Михайлова, приглашая его выпить. — Саамы — это по твоей части, твой район, тебе их, Иван Михайлович, и от беды спасать. Я тут поднял бумаги, могу тебе сказать: с 1930-го по 1936-й: ты слышишь, по саамам и мурманским коми, ижемцам, не было вынесено ни одного смертного приговора! Ни одного! Шесть лет. Даже, считай, семь. Скажу тебе, между нами, от Ловозерского отделения в Мурманске ждут активности. Что на последнем совещании говорил Гирин? Вот то-то!

Разглашать в ресторане сказанное на закрытом совещании, где подводились предварительные итоги уходящего 1937 года, не полагалось.

Оперативный удар, нанесенный в 1937 году, был признан недостаточным. Очень слабо очищены районы. В удаленных районах выявление антисоветских и шпионских элементов крайне слабое, и репрессирование их оценивается как неудовлетворительное. Это критика в адрес как раз Михайлова, и таким, как Михайлов, не в бровь, а в глаз. А вот еще и низкий уровень следственной проработки арестованных контингентов, это уже недостаток общий. Что в итоге? В итоге репрессированные кулаки, националисты, шпионы осуждались несознавшимися!

Страстно говорил товарищ Гирин, с огоньком: «Приказываю выявлять активных и верхушечных вражеских кадров».

Из всего сказанного на совещании по итогам года, вписанного красной строкой в историю органов, Михайлов крепче всего запомнил то, что было адресовано, можно сказать, прямо ему: «Есть опасность того, что районы, в которых оперативный удар был наиболее слабым, по-прежнему останутся недостаточно очищенными».

А еще Михайлов крепко запомнил установку, решительно объявленную заместителем начальника Краевого управления НКВД: не ждать вылазки врага, не ждать диверсий и терактов, а действовать, опережая замыслы. Он учил, как выявлять затаившихся изменников, выявлять и вырывать с корнем, как сорную траву, без пощады. А если арестованный не понимает, что он представляет угрозу государству, что он и есть затаившийся изменник, то надо ему объяснить. Действительно, многие не понимают, что в грядущих боях с мировым капиталом, в силу своего происхождения, идейной неустойчивости, принадлежности, пусть и в прошлом, к враждебным политическим партиям, они могут оказаться в сетях врага. Четкие слова начальника запали в души и память подчиненных: «Добиваться признательных показаний, выходить последовательностью мысли за рамки показываемого обвиняемым!»