Сабанеев мост

Я познакомился и проводил время с московской девочкой, которая была классом и возрастом старше меня на год. Ее мама, жена сотрудника органов, была озабочена серьезной проблемой: девочка должна была скоро получать паспорт, и было непонятно, можно ли ей выбрать фамилию и какую. Дело в том, что фамилия папы была Косой, а мамина – Гинзбург. В 1948 году чуткое ухо людей, охраняющих безопасность государства, уже различало некоторые подземные толчки, и еврейская фамилия была признана нежелательной. Но и выпускать девочку в жизнь с фамилией Косая тоже было жалко. Как разрешилась эта буриданова проблема и кем стала в результате девочка, я не знаю, в Москве их следы потерялись.

Конечно, проблемы ономастики и текущей политики нас не очень волновали. Мы наслаждались морем и бесконечным пляжем, уходящим на километры вдаль, широкой полосой песка, лежащей между дюнами и морем. Однажды мы пренебрегли пляжем: санаторий организовал для отдыхающих экскурсию в Ригу. Пожилой сухощавый гид в зеленой шляпе с перышком, латыш, прекрасно говоривший по-русски, хотя и с небольшим акцентом, показал нам город и рассказал его историю. Мы увидели ганзейский готический город с купеческими средневековыми домами, служившими также и складами товаров, и побывали в Домском соборе, построенном в XIII веке. Нас поразил семисотлетний культурный слой, приподнявший улицу так, что теперь вход в собор находился существенно ниже ее уровня. Это были увиденные нами впервые древние камни Европы, хранившие память об иных временах. Современная жизнь города тоже была непохожа на московскую. Город был очень чист, функции такси выполняли извозчики, что напоминало Одессу времен оккупации, на площадях и в парке над Даугавой, как свободные рижские граждане, разгуливали и гулькали, переговариваясь, голуби. Для москвичей это было в новинку. У нас в Москве в те годы в старых московских дворах голубей гоняли мальчишки и задержавшиеся в детстве взрослые, для которых это было чем-то средним между развлечением, бизнесом и спортом. Голубей разводили, строили для них голубятни, меняли или воровали; все это было частным делом, городские власти к этому отношения не имели, и голубей на улицах Москвы встретить было невозможно. Голуби поселились в Москве благодаря Пикассо, чей рисунок голубки стал эмблемой Всемирного конгресса сторонников мира, и в связи с Международным фестивалем молодежи и студентов, состоявшимся в Москве летом 1957 года. Теперь они расплодились и вносят свою лепту в экологическое безобразие нашего города.

– Красивые парки в вашем городе, – заметил кто-то из нас.

– Да, – отозвался гид, – наш фашистский президент был из крестьян; он любил природу и призывал граждан сажать деревья в память о важных событиях.

Рефрен «наш фашистский президент» был неизменным, когда осторожный гид, рассказывая о городе, касался современной истории. Имелся в виду Ульманис, последний президент независимой Латвии. Показывая статую Свободы, стелу, воздвигнутую народом Латвии в тридцатых годах, он обратил наше внимание на горельеф, изображающий латышского богатыря Лачплесиса, чье имя означало «разрывающий медведя».

– Горельеф находится на восточной стороне постамента, – сказал гид, – но не подумайте, что он символизирует победу над русским медведем, это просто фольклорный сюжет.

Многие улыбнулись. До этих слов значение имени Лачплесис и символика горельефов на постаменте нам были непонятны, а по Риге мы ходили без компаса. Реабилитация Лачплесиса была неуклюжей и лишь привлекла внимание к болезненной теме, но все промолчали. Двусмысленная ситуация возникла и на Братском кладбище – впечатляющем мемориале в честь воинов, павших в Первую мировую войну, а также погибших за независимость Латвии. Вспоминать о независимости в 1948 году было политически бестактно, поэтому мой вопрос о том, кто же здесь похоронен, остался без вразумительного ответа. Официальная версия о добровольном вхождении Прибалтийских республик в Советский Союз пока сомнению не подвергалась, но неясность осталась, осталось и желание докопаться до правды. Строчки Пастернака: «Во всем мне хочется дойти до самой сути…» – это и обо мне. Но всему свое время, а в те годы я оставался вполне советским мальчиком, и мне казалось, что революционные народы, естественно, должны стремиться войти в состав СССР.

Парочка болванов