Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

В своем ответе Юнгу Фрейд написал, что знаком только с одним разделом рукописи Шпильрейн, материал которого был зачитан ею на заседании Венского психоаналитического общества. Сама Шпильрейн, на его взгляд, довольно умна, имеется смысл во всем том, о чем она говорит, хотя ее деструктивное желание ему не по вкусу. Ему представляется, что данное желание имеет личностную окраску, а сама она ненормально амбивалентна.

Десять дней спустя, 1 апреля 1912 года, Юнг сообщил Фрейду, что работает над статьей Шпильрейн и что он хотел бы завершить эту работу до отъезда в отпуск. Его оценка данной статьи сводилась к следующему.

По сравнению с многообещающим началом, продолжение и конец статьи Шпильрейн недостаточно удовлетворительны. Особенно раздел «Жизнь и смерть в мифологии», который нуждается в значительном сокращении, так как содержит много ошибок и, что еще хуже, односторонние интерпретации. Шпильрейн мало знакома с литературой, и это видно по ее статье. В качестве оправдания можно сказать лишь то, что она придала обсуждаемой теме мифологический оттенок, содержащий много загадок. Кроме того, в статье явно заметны ее собственные комплексы.

Тем самым Юнг как бы дал понять, что он разделяет высказанные Фрейдом соображения по поводу доклада Шпильрейн, особенно относящиеся к мифологическому материалу. И он действительно провел определенную работу по сокращению этого раздела статьи. Однако его собственная книга «Метаморфозы и символы либидо» оказалась перенасыщенной мифологическими сюжетами, причем повторяющими размышления Шпильрейн по целому ряду вопросов.

Правда, практически невозможно установить, кто у кого в большей степени позаимствовал те или иные размышления и примеры, относящиеся к различным мифам и легендам. Это касается не только воспроизведения мифов, в которых повествуется о дереве жизни и смерти, распятии Христа на кресте, но и легенды, воспроизведенной в форме вагнеровского Зигфрида, особенно отношений Зигфрида и Брюнгильды, грех которой состоял в поощрении кровосмесительного рождения Зигфрида.

Однако определенно можно сказать, что упоминание Юнгом сказания о русском Олеге, несомненно, было навеяно информацией, почерпнутой от Сабины Шпильрейн. Так, в одном из примечаний, содержащихся в книге «Метаморфозы и символы либидо», он написал о смерти «русского солнце-героя Олега», подошедшего к черепу убитого коня, откуда выползает змея и жалит его в ногу. Этот сюжет как раз и был воспроизведен в работе Шпильрейн «Деструкция как причина становления».

21 апреля того же года Фрейд написал Юнгу, что несколько дней назад Шпильрейн посетила его. Он ничего не сказал ей о критике, которой бывший учитель подверг ее статью. Шпильрейн пришла к нему, чтобы попрощаться и окончательно обсудить некоторые вопросы, связанные с ее дальнейшей профессиональной деятельностью.

На этом завершилось письменное общение Фрейда с Юнгом по поводу Сабины Шпильрейн, которая уехала работать в Германию, в 1912 году вышла замуж за Павла Шефтеля и в членском списке Венского психоаналитического общества от 1 января 1914 года числилась уже как Шпильрейн-Шефтель из Берлина.

Метаморфозы любви

Палящие лучи солнца обжигали лицо, проникая сквозь слой дорожной пыли и вызывая нестерпимый зуд в тех местах, где соленый пот задерживался в морщинах и ссадинах, постепенно все больше и больше разъедая их.

Время от времени Сабина стирала пот с лица носовым платком, который от пота и грязи превратился в кусок неприятно пахнущей ткани. Но ничего другого у нее под рукой не было, и поэтому, не обращая внимания ни на что, она машинально обтирала им то лицо, то шею.

Отрешенная от сиюминутной жизни и погруженная в свои мысли, отвлекающие ее от ноющей боли в ноге, Сабина по возможности смежала свои веки, чтобы нестерпимо жгучие лучи солнца не ослепляли ее.

В детстве Сабина любила погреться на солнце, когда ей предоставлялась такая возможность. Эта любовь к теплу и солнечному свету сохранилась у нее и в последующие годы. Но сейчас, на этой пыльной дороге, по которой немцы гнали ростовских евреев навстречу неизвестной судьбе, раскаленное солнце превращалось из источника жизни в источник смерти.

Солнце, солнечный культ, крест и свастика как образы солнечного колеса. Какое переплетение древних культов и современного ада!

Распятый на кресте Христос и свастика, символизирующая установление нового порядка в оккупированном Ростове-на-Дону.

Солнечный культ и культ богинь любви. Свастика в качестве солнечного колеса и символа либидо.

Эти параллели всколыхнули воспоминания Сабины о том периоде ее жизни и взаимоотношений с Юнгом, когда после благополучного разрешения инцидента с гнусной сплетней у них сложился творческий альянс, основанный на общем интересе к проблемам шизофрении и мифологическому материалу.

Как здорово было общаться с Юнгом, когда я работала вместе с ним над своей диссертацией!