Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

В 1922 году у Сабины возникли некоторые разногласия с женевскими психоаналитиками. К тому времени она стала подумывать о возвращении в Россию, где успешно работали ее братья и где психоанализ получил такое распространение, что на Международном психоаналитическом конгрессе в Берлине рассматривался вопрос о принятии Русского психоаналитического общества в Международную психоаналитическую ассоциацию.

Она советовалась по этому вопросу с Фрейдом, но ее желание вернуться в Россию не вызвало у него большого энтузиазма. Напротив, он порекомендовал ей поехать лучше в Берлин, где открылся первый учебный институт психоанализа и где она могла бы продолжить свою психоаналитическую деятельность.

Однако, размышляя о возможных перспективах дальнейшей работы и горя желанием внести свой вклад в развитие психоанализа в России, Сабина все же решила вернуться в родные пенаты. После того как она изложила Фрейду намеченный ею план по дальнейшей психоаналитической деятельности в Москве, он согласился с ней, признав это решение лучшим, чем его прежний совет работать в Берлине.

В начале 1923 года Сабина покинула Швейцарию и вернулась на родину. Ее хорошо приняли в Москве ведущие в то время русские психоаналитики, включая Вульфа и Ермакова, и осенью того же года она стала членом Русского психоаналитического общества. Будучи избранной в состав комитета этого общества, Сабина тут же приняла активное участие в его работе, выступая с сообщениями и докладами.

С большим энтузиазмом она включилась в психоаналитическую деятельность и с удовольствием стала работать там, где имелась такая возможность: возглавила секцию детской психологии в Первом московском университете, работала врачом-педологом в городке имени Третьего Интернационала, в качестве научного сотрудника состояла в штате Государственного психоаналитического института, где читала курс лекций по психологии бессознательного мышления, вела семинар по психоанализу детей и осуществляла амбулаторный прием.

Сабина полагала, что опыт, приобретенный в клиниках Блейлера (Цюрих) и Бонхофера (Берлин), в институтах Руссо и Клапареда (Женева), у Юнга и Фрейда, позволит ей с максимальной отдачей работать в Москве. Однако надежды на творческую работу не оправдались. Реальная жизнь и идейная атмосфера в сфере науки, вообще, и психоанализа, в частности, оказались таковы, что не давали возможности развернуться в полную силу.

До возвращения в Россию Сабина была в какой-то степени знакома с состоянием психоанализа в России, поскольку читала работы русских психоаналитиков и даже сделала соответствующий обзор, который был опубликован в одном из журналов. Однако только в процессе работы в Москве к ней начало приходить понимание того, что здесь идеологические мотивы подчас перевешивают клинические наработки и научные исследования.

Настроенная на серьезную терапевтическую и исследовательскую деятельность, Сабина была далека от политики. Тем не менее, ей пришлось столкнуться с тем, что часть русских психоаналитиков не столько занималась клинической деятельностью, сколько вела дискуссии по поводу совместимости или несовместимости психоанализа с марксизмом.

У Сабины возникли сомнения относительно возможности реализации своего творческого потенциала, тем более что в Государственном институте психоанализа начались подспудные трения, вскоре завершившиеся его ликвидацией. Кроме того, изменение семейных обстоятельств, связанных с тем, что между ней и мужем, который в то время проживал в Ростове-на-Дону, начали налаживаться отношения, заставило ее пересмотреть первоначальные планы.

Все это вместе взятое привело к тому, что Сабина оставила Москву и переехала в свой родной город, где проживал ее овдовевший отец.

На протяжении последующих 17 лет она жила и работала в Ростове-на-Дону.

В июне 1926 года у Сабины родилась вторая дочь, Ева. Несмотря на бытовые трудности, она воспитывала своих дочерей, прививая им любовь к музыке и искусству. Одновременно она сначала работала педологом и врачом в школе, однако после разгрома в середине 1930-х годов педологии как «буржуазного направления» ей пришлось оставить педологическую деятельность.

1930-е годы оказались для Сабины просто кошмаром. Прокатившиеся по стране репрессии не обошли стороной близких ей людей. Добившиеся успеха и занявшие видное положение в науке и преподавательской деятельности три ее брата – Ян, Иссак и Эмиль – были арестованы, и ей не довелось их больше увидеть. В 1937 году скончался Павел Шефтель, а в 1938 году – отец Сабины, который, хотя и был отпущен после ареста, так и не оправился от горя, связанного с потерей сыновей.

Единственной радостью и утешением в то тяжелое время для нее оставались ее прелестные дочери. В них была сосредоточена вся ее жизнь.

А ведь более тридцати лет тому назад она так мечтала о сыне, Зигфриде…

– Siegfrid! Treib diese Juden zur Schl #305; #305;cht! (Зигфрид! Гони этих жидов к оврагу!)

Откуда тут немецкая речь? Чей это грубый голос? Причем здесь мой Зигфрид?

– Bist du taub? (Ты что, оглох?)