Сабля атамана

Поглядишь в застывшее окно: не видать ни неба, покрытого серыми облаками, ни поля, где стоит одинокая сосна, — снежная пурга все заслонила. Вихри разбушевавшегося снега, словно сказочные белые кони, мчатся вдоль по улице. Пушистые сугробы растут прямо на глазах и тяжелой громадой наваливаются на тощие заборы из жердей.

Я, забравшись с утра на теплую печь, прислушиваюсь к шуму пурги. В печной трубе воет ветер, а на крыше дребезжит жестяной флажок. Отец называл его флюгером, но флажок, не в пример другим флюгерам, указывал лишь на юг, в сторону полуденного солнца. Этот жестяной флажок с алой звездочкой наперекор всем ветрам и непогодам настойчиво звал к солнцу…

В тот день, несмотря на отчаянную вьюгу и бездорожье, в нашем доме с утра собрались односельчане, друзья и знакомые отца. Пришли и мужики из соседних деревень. Я знаю их всех, они не раз приходили к отцу. Вон тот — в зеленой шинели с алыми полосками на груди — бывший красный командир, а вон тот — высокий бритоголовый мариец с умным взглядом — учитель.

— Единственный правильный путь для нас, — доносится до меня его глухой бас, — это вступать в колхозы!

Щедро сыпля непонятными мне «учеными» словами, учитель начинает что-то объяснять мужикам, а те одобрительно кивают головами…

Споры и шумные разговоры, которые велись в нашей избе, не прошли даром: в деревне был создан колхоз. Председателем выбрали учителя из соседней деревни, а счетоводом поставили отца.

В один из весенних дней вся деревня была разбужена странным гулом. По улице забегали люди.

— Трактор! Трактор! — слышались голоса.

Вскочив с постели, я прильнул к оконному стеклу. На улице, среди толпы народа, медленно и неповоротливо двигался маленький трактор, сделанный руками путиловских рабочих. Он был маломощный и неуклюжий, этот первенец советского тракторостроения, и ему теперь место лишь в музее, но тогда, в бурные дни коллективизации, такая машина была великим событием в жизни крестьянства.

Я выскочил из избы и вместе с гурьбой деревенских мальчишек побежал за трактором.

На машине сидел смуглолицый парень в синем комбинезоне.

Не в силах скрыть радости, он кричал:

— Дорогу! Дорогу! Коммунизм идет!

Через несколько дней над деревней впервые пролетел самолет. Ребятишки, увидев железную птицу, побежали, думая догнать, но — куда там!..

Трактор, автомобиль, аэроплан для ребят сегодняшнего дня давно уже не редкость и не новинка, и трудно понять сегодняшнему школьнику-пионеру всю силу впечатления, произведенного появлением этих машин в глухом марийском крае. Но стоит только вспомнить тогда еще недалекое дореволюционное прошлое народа, и сразу поймешь, сколько нового принесла революция в наш край.

По вечерам отец любил рассказывать мужикам-соседям о славных днях первых лет революции. Я слушал эти рассказы, стараясь не проронить ни одного слова. Я видел, как, подобно ветру, несутся на лихих конях красные бойцы, как геройски умирают за Советскую власть. И казалось мне, не вечерний закат алым светом красит окошко избы, а багровое пламя далеких пожаров охватило небо…

Из рассказов отца особенно запомнились мне его воспоминания о тех днях, когда белые подходили к Вятке, о том, как в годы создания Марийской автономной области он в Казани и в Йошкар-Оле встречался с И. Петровым, В. Мухиным, М. Товашевым — выдающимися общественными деятелями.

Однажды летом 1932 года отец принес с почты районную газету «Коммунар». В ней было напечатано сообщение, что в одной деревне недалеко от нас кулаки выстрелом из обреза убили председателя колхоза.

— Нелегко дается нам победа, — сказал отец. — Ох, как нелегко…

Я научился читать пяти или шести лет и читал подряд все, что попадалось под руки, начиная от сказок Пушкина и детских рассказов Л. Толстого до популярных книг по политграмоте и инструкций по дорожному строительству. И, конечно, читал произведения марийских писателей — тоже все подряд, так как детских книг на марийском языке тогда почти не было.

Отец был знаком со многими марийскими писателями. Драматург А. Конаков был его школьным учителем. Он дружил с Константином Егоровым — одним из первых марийских художников, знал Йывана Кы́рлю — поэта и артиста, талантливо сыгравшего роль Мустафы в кинофильме «Путевка в жизнь». К. Егоров в 1936–1937 годах часто заходил к нам посидеть, поговорить с отцом. Мне очень нравились его картины из прошлого народа мари: «Древнее городище», «Совет старейшин», «Старинный праздник в лесу». Его живопись напоминала картины Васнецова и была навеяна марийскими сказаниями и легендами.

Отец хорошо рисовал, в начале двадцатых годов он даже сделал попытку поступить в московский ВХУТЕМАС, пробовал писать. Его заметки и информации о социалистическом строительстве печатались в областных газетах, один очерк был опубликован в марийском журнале «У илыш» («Новая жизнь»), его небольшую пьесу, написанную в 1927 году, ставили самодеятельные актеры на школьной сцене.