Сабля Чингизидов

– Знаете, – прервал депутата Розум, – даже если все, что вы тут описали, правда, я все равно ничего предпринимать не собираюсь. Пусть будет как будет.

– А это не нам решать, дорогой мой подполковник. Вы у Лиды спросили? Согласна она просто так выкинуть на ветер целое состояние? Лично я в этом сильно сомневаюсь.

Тут Розум полностью разделял сомнения Сазонова. Представить, что Лида легко смирится с потерей состояния, было трудно.

– Ну хорошо, а что вы предлагаете? Выкрасть сабли у Стригункова?

– Нет, я вам предлагаю приобрести у вас, ну не у вас, у Лены с Лидой, права на эти ценности.

– Приобрести права? – Розум с изумлением смотрел на Андрея Степановича. – А кто приобретать-то будет? Вы?

– Нет, не я. Без меня найдутся желающие. Это же не яйца Фаберже, а национальное достояние, воинские реликвии России. Да и не только России. Вы, наверно, уже в курсе.

– Да, – задумчиво подтвердил Розум, – меня уже просветили.

– Тогда вы должны понимать, что историческая ценность этих вещей не имеет денежного эквивалента. Любой, кто вернет стране эти ценности, навечно останется в российской истории. Его имя будет вписано в эту историю золотыми буквами. И поверьте мне, желающих на эти буковки выстроится целая очередь.

– Я подумаю, Андрей Степанович.

– Пожалуйста, думайте быстрее, – настойчиво посоветовал Сазонов.

– А почему вы обратились ко мне, а не к Лиде?

– Я обратился к вам как к самому здравомыслящему члену семейства. Во-первых, я не хочу, чтобы сведения о находках преждевременно стали достоянием гласности. Как только это произойдет, процесс сразу выйдет из-под контроля. Сейчас о сокровище знает ограниченный круг людей, и предложение получили только вы и только от меня. А представьте себе, если бы о ценностях узнала Лидочка и она стала бы получать десятки предложений каждый день от самых разных людей, которых она в глаза не видела. С ее самомнением и полным отсутствием опыта. Да еще если Арсановы к этому ажиотажу подключатся. Тут у самого трезвого человека голова кругом пойдет, а в нашем случае ни на какое здравомыслие рассчитывать не приходится, случай клинический. Не вам объяснять, что в сегодняшней России это просто смертельно опасно.

– Пожалуй, – согласился Розум.

– Поэтому я предпочитаю иметь дело пусть не с самым доброжелательным, но, во всяком случае, вполне вменяемым и предсказуемым членом каратаевского семейства.

– Ну а в чем конкретно заключается ваше предложение?

– У меня есть знакомый. Один из самых богатых людей России. Очень честолюбив и давно мечтает облагодетельствовать родину каким-нибудь показательным актом патриотизма. А каратаевское наследство предоставляет прекрасную возможность для осуществления его амбициозных планов. Просто идеальный шанс. И он такой шанс не упустит. Но это должно произойти до того, как о находках узнает публика. Чтобы первые же сообщения в прессе были связаны с именем нашего патриота, а иначе все предприятие теряет смысл. Вот я вас и прошу поспешить, пока информация не попала в печать.

– Да, заманчиво, конечно. И вроде бы все законно. Дайте мне поговорить с Леной. Я с вами свяжусь на следующей неделе.

– Конечно-конечно, поговорите.

– А об утечках не беспокойтесь. Утечек у нас не будет. Только вы своего профессора нейтрализуйте как-нибудь, а то он не утерпит и еще кому-нибудь нашепчет.

– Профессора заинтересовали, и он будет молчать как рыба.

– Тогда у нас еще минимум три месяца.

Первое, что сделал Розум в понедельник утром, – подал рапорт Суровцеву с подробным описанием его разговора с Сазоновым. После обеда Суровцев вызвал его к себе.

– Ну что, совесть заела, миллионер? – усмехался начальник. – Вспомнил о боевых товарищах?

– Владислав, депутат Сазонов проходит подозреваемым в соучастии по делу Ройбахов. В связи с тем, что я хоть и косвенно, но вовлечен с ним в переговоры, представляя интересы наследников Каратаева, считаю себя не вправе продолжать работать по этому делу.

– Хочешь быть святее папы римского? Нет, дорогой, не получится. Я хочу, чтобы ты участвовал во всех переговорах от начала до конца. И надежно контролировал процесс. Мне больше трупов не нужно. А они вполне могут появиться, если мы пустим дело на самотек. Ты знаешь, от чьего имени он выступает, кого представляет? Хорошо, если все здесь, – Суровцев указал на рапорт, – правда, и там действительно какой-то олигарх. А если опять криминал? Ты можешь поручиться, что это не разводка? То-то.

Розум упрямо смотрел в стол.

– Я прошу дать мне официальный ответ на мой рапорт, товарищ генерал.

Суровцев с интересом посмотрел на Розума, взял из стаканчика карандаш и поверх напечатанного текста наложил резолюцию: «Работу по делу прерывать запрещаю. Суровцев». Затем подвинул бумагу к Розуму.

– На, пойди зарегистрируй, крючкотвор. И можешь расслабиться, Сазонов больше в качестве подозреваемого по делу не проходит.

Розум оторвал взгляд от стола:

– Как это?

– Был звонок, – Суровцев показал глазами наверх, – переквалифицировать его в пострадавшие.

– Вот как, так он пострадал?

– Да, у него угнали яхту.

Розум присвистнул.