Сабля Чингизидов

Генуэзцы напряженно смотрели на переводчика.

— Консул Кафы должен вернуть султану родовую реликвию улуса Джучиева.

— Саблю? — одними губами прошептал викарий.

— Да, — подтвердил толмач, — саблю Чингизидов с алмазом. Тогда адмирал выпустит корабль консула. Иначе — позорный плен и смерть на галерах.

Ночью в зале заседаний консульского замка собрался городской совет города. Неровный свет факела освещал изрезанные морщинами загорелые лица членов совета. Лица бесстрашных воинов, безжалостных пиратов и искусных торговцев. Граждан генуэзской республики, полжизни проведших в смертельно опасных торговых и военных экспедициях. Они не боялись ни бога, ни черта. Ничего, кроме банковского совета.

Протектор банка святого Георгия мог лишить их всего. Жизни, богатства и, самое главное, доброго имени. А это было гораздо больше, чем жизнь. Что жизнь? Они рисковали жизнью сотни раз и привыкли спокойно смотреть в глаза смерти. А если отдать сокровище Чингизидов, то банк конфискует их имущество и пустит по миру их семьи. А самих их сгноит в подвалах замка дожа как государственных преступников.

Смерть не страшна. Семья достойно погибшего получит от банка пенсион, а сын — патент офицера флота республики или статус торгового клиента банка святого Георгия, самого крупного банка Европы. И каждый год будет заказывать мессу за упокой души любимого отца.

Городской совет Кафы наотрез отказался отдать саблю Чингизидов турецкому паше. Консулу Кафы, генеральному казначею и кавалерию совет поручил надежно спрятать реликвию, а консульскому викарию надлежало подготовить письмо в совет банка святого Георгия и до утра через торговых клиентов передать в Геную.

Саблю решено было спрятать в одном из подземных ходов под цитаделью. Генеральный кавалерий Франческо де Корса во главе отряда черкесов-аргузиев спустился в подземелье. Саблю спрятали в неприметной нише одного из бесчисленных боковых ходов. Когда стражники начали заваливать нишу камнями, из глубины главного входа показалась фигура консула. Консул остановился в проходе, не дойдя до ниши, и подал знак факелом. В ту же минуту черкесский сотник, стоявший за спиной генерального кавалерия, перерезал Франческо де Корсе горло.

Этой же ночью, перед самым восходом, турецкая эскадра пропустила небольшую галеру, увозившую последнего генуэзского консула Кафы в сторону Босфора. А еще через два дня Кафа сдалась. Ни один из членов совета города не вернулся в Геную живым.

Через два года крымский хан Менгли-Гирей признает протекторат Османской империи. На долгие три столетия Крым станет вассалом Блистательной Порты. В качестве признания Чингизидов из рода Гиреев единственными законными наследниками дома Бату султан передаст хану саблю с алмазом — родовую реликвию улуса Джучиева.

Москва, июнь, 2005 г.

В пятницу в два часа дня на даче Арсановых принимали брюссельских родственников. Розум поехал за ними в гостиницу, а Лена с утра помогала матери приготовить праздничный обед. Старик Арсанов предстал перед гостями в генеральском мундире с орденскими планками. Уговорить его переодеться в штатское не удалось. Старый генерал на правах хозяина встречал прибывших у ворот. Он галантно поцеловал руку баронессе, они вместе поднялись на крыльцо дачи и прошли в зал, где был накрыт стол.

Генерал представил членов семьи. Баронесса села с Лидой и Леной, а Панина усадили напротив. После вручения подарков завязалась непринужденная светская беседа.

— Я просто счастлива, что у нас оказались такие замечательные родственники, — с чувством провозгласила баронесса. — Просто невероятно, что при ужасном людоедском режиме, при этом кошмаре, царившем в России столько лет, вы сумели создать и сохранить такую прекрасную семью.

Лена застыла с вилкой у рта и испуганно посмотрела на генерала.

Генерал, так удачно сумевший противостоять кошмарному режиму, с неожиданным энтузиазмом закивал головой:

— Вы знаете, вы очень правильно сказали. Ужас и кошмар. Страна разграблена кучкой негодяев.

— Слава богу, грязные руки этой шайки не дотянулись до вашего стола, генерал, — усмехнулся Панин, накладывая себе закуски.

— Пока здесь есть еще такие блестящие офицеры, как вы, — кокетливо кивнула баронесса генералу, — всегда остается надежда на возрождение былого величия России.

— Да, я вам должен сказать, единственная надежда — на офицерство и армию. Больше ни на кого надеяться нельзя, — согласился генерал. — И смею вас заверить, терпение армии не безгранично.

— Я уверена, русское офицерство в конце концов вышвырнет эту большевистскую сволочь вон из России! — с пафосом предрекла баронесса.

— Вот именно! — обрадовался генерал неожиданной поддержке со стороны прогрессивной заграницы. — Именно что большевики, новые большевики. Ничего святого. Я в Бурденко ходил на прошлой неделе, а они мне говорят: «На осмотр надо записываться за две недели». Да разве раньше такое было возможно?

— Чернь. Глумливая чернь, — возмутилась баронесса. — Одна фамилия чего стоит, Бурденко! Плебейство какое-то.

— Вот именно, что чернь. Мерзавцы.