Секунд пять Фалько делал вид, что пытается постичь сказанное. Он решил, что в такой ситуации наилучший выход – продолжать притворство. Игра уже приедалась ему – или, может быть, возникло стойкое ощущение, что она отыграна и пришло время затевать новые. Он чувствовал себя почти посторонним, и это чувство гасило азарт.
– Это просто смехотворно, – сделал вывод он.
Эдди покачала головой, не теряя уверенности в себе:
– Лео провел расследование. Послал парочку телеграмм. Подозрительно, что ни один человек в Гаване вас не знает. При этом вы оперируете крупными суммами. С другой стороны, появились фотографии, на которых Баярд и я стоим рядом с агентом франкистов.
Фалько уперся ладонями в колени и подался вперед, уподобившись актеру, который с поддельным пылом, на одном профессиональном умении ведет давно надоевшую роль.
– Хотите сказать, что это я – агент?!
– Я сказала то, что знаю и что подозреваю. Ни Лео, ни я снимков пока не видели. Нам о них только рассказали.
– Какая ерунда…
Эдди не ответила. Из инкрустированной коробочки на столе достала сигарету и спички. Чиркнула одной, потом другой, но руки у нее дрожали, и прикурить не удалось.
– Если Коминтерн поверит, Баярда ждут серьезные неприятности. И речь пойдет не о добром имени… Его могут и…
Она осеклась, словно боясь договорить фразу. Потом, отвечая на собственный вопрос, повторила:
– Могут.
Фалько, щелкнув зажигалкой, дал ей прикурить. Эдди поднялась и подошла к окну.
– А знаете, что самое скверное? – Она смотрела на колокольни Нотр-Дама. – Не в том, поверят в эту клевету или не поверят… Просто очень многие видные леваки – и здесь, и во всей Европе – придут в восторг: все выяснилось! Нет, вы подумайте только! Лео Баярд, интеллектуал, кумир левой интеллигенции, герой испанской войны, оказался фашистским агентом! Можно себе представить, сколько будет истрачено чернил, сколько словес сказано…
Фалько тоже поднялся с дивана.
– Лео знает о нашей беседе?
– Нет. Я же вам сказала – пока это мое дело.
– А что вы хотели от меня?
– Ничего особенного. – Окутанная коконом яркого света, лившегося из окна, Эдди обернулась к нему. – Смотреть вам в глаза, пока буду все это рассказывать.
– И к какому же выводу пришли?
– Что мне не нравится увиденное. Вы мне не понравились, причем с самого начала. Мне сразу почудилась фальшь. Теперь понимаю, что не ошиблась. – Она указала на дверь: – Можете идти.
Фалько еще мгновение смотрел на Эдди с намерением оставить ее по крайней мере в сомнениях, хоть и знал, что ему и это не удастся. В Эдди Майо оказалось нечто такое – он сам не мог бы сказать, что именно, – чего он в своих расчетах не учел. Чего-то не предусмотрел. Вероятно, в мелодии, которую он вел все это время, Эдди в самом деле расслышала какой-то диссонанс. Может быть, Фалько еще при первой встрече в ресторане «Мишо» взял фальшивую ноту – но какую именно, понять не мог. И теперь уже не сможет.
Внезапно на него навалилась неимоверная усталость. В иных обстоятельствах он в безоглядном и бесстыдном порыве схватил бы эту женщину, отнес в спальню и не разжимал объятий до тех пор, пока не выбил бы все мысли из ее головы – и из своей заодно. Послав к дьяволу Лео Баярда и вообще все. Но он знал, что этого не будет никогда. И ограничился тем, что сказал:
– У каждого своя работа.
И это было очень близко к тому признанию, которое в Париже у него не сумел вырвать никто. В ответ раздался голос – такой же ледяной, как синева ее глаз:
– Но не у каждого она столь омерзительна.
Фалько взял шляпу, повернулся и двинулся к двери.
– Лео – честный человек, – вдруг сказала Эдди ему в спину. – Хороший человек. Борец с фашизмом. Все, что он сделал и делает для Испании, заслуживает восхищения. Восхищения, а не такого подлого трюка.
Фалько на миг задержался в прихожей и обернулся к хозяйке:
– А вы, Эдди? Чего заслуживаете вы?
Она стояла в отдалении, на другом конце комнаты и против света превратилась в силуэт без лица. И произнесла странные слова:
– У меня, поверьте, свои скелеты в шкафу. Свои угрызения совести.
16. О перьях и пистолетах
Санчес, стараясь не привлекать к себе внимания, поджидал Фалько в одной из малых гостиных отеля «Мёрис». Поблизости никого не было. Увидев его, Санчес поднялся и протянул руку.
– Кое-что сообщу, прежде чем поднимемся, – сказал он, взглянув на часы. – Время еще есть.
Они уселись в мягкие кресла возле большого зеркала, в котором отражался вестибюль. Санчес, как и в прошлый раз, для похода в «Мёрис» немного приоделся – надел свежую сорочку, повязал полосатый синий галстук, до блеска начистил башмаки. Лицо у него, как всегда, было утомленное.
– Я с прошлой ночи на ногах, – сообщил он. – Выяснял, проверял, рассылал телеграммы. Дорого мне обходится эта статейка.
– Сочувствую вам. Я тоже сделал все, что было в моих скромных силах.
Санчес воззрился на него со смесью изумления и восхищения:
– Скромных? Да вы феномен!
– Моя бабушка говорила то же самое.
– И была совершенно права.