- Послушай, почему ты тут прохлаждаешься? - Злые глаза Гашема, казалось, пронзили парня насквозь. - Бросил телефонную станцию на произвол судьбы, разгуливаешь себе по Дашкесанлы!.. Да знаешь ли ты, что такое дисциплина?.. Или уподобился безумному Назару, которому законы не писаны? Дескать, я комсомолец и мне все дозволено!..
- У меня есть сменщик, - ответил Аскер.
- Да разве можно так формально относиться к телефонной связи? - возмутился председатель исполкома. - Связь - нервы такого сложного организма, как весь наш район!.. А если сейчас объявлена мобилизация? Что ж, из-за лени и тупости старшего телефониста мы проиграем дело мировой революции?
- Осторожнее выбирайте выражения, товарищ председатель, - невозмутимо сказал Тель-Аскер. - И по советским законам я имею право на отдых, на выходной день.
- Нет, ты, молокосос, не имеешь права на отдых! - гневно заявил Субханвердизаде. - Ты еще ничего не сделал для мировой революции, для социализма!.. А как собрание, так выскакиваешь на трибуну: "Критика! Самокритика!.."
- Конечно, я никогда не откажусь от права на критику, - Аскер дернул плечами. - А работать - работаю честно. Станция на отличном счету. Ни одной аварии за год! Ну - молодой... Пока молодой, а стану старым, как и вы!
Гашема так и затрясло.
- Ты бы вот у кого поучился смирению и вежливости! - Он ткнул пальцем на скорчившегося немощным комочком Кесу. - Да перейдут все болезни и недуги его на твое сердце, мальчишка!.. Он ценит хлеб-соль, он благодарен за попечение старшим товарищам. А ты, сопляк, превратился в подлипалу, виляешь хвостом, как собачонка!
Парень побледнел от обиды.
- Перед кем это я вилял хвостом? Извольте ответить, товарищ Субханвердизаде.
- Тебе лучше знать! - Он хотел сказать: "перед Замановым", но счел преждевременным открывать карты. - Во всяком случае, я не видел тебя в моем стане!
- А я и не намерен стать вашим агентом! - упрямо вскинул голову Аскер. Доносчиком!
- Значит, все мои помощники - агенты и доносчики?
- Значит, доносчики! - Тель-Аскер принял вызов, не уклонился от поединка, хотя Кеса то и дело дергал его за штанину.
- Ах, так!.. Объясни же, что ты делаешь в Дашкесанлы? Какой масти щенка потерял?
- Пришел справиться о здоровье Кесы.
- Рассказывай! Пришел выведать у курьера государственного учреждения свежие сплетни. Не ты ли, кстати, переправляешь их "лесным братьям"?
- Нет у меня теперь новостей, - вдруг подал голос Кеса, ворочаясь на паласе. - Да, не отрицаю, раньше были, а теперь нету и не будет никогда!.. Не понимаю, на что вы намекаете.
Субханвердизаде нагнулся, похлопал Кесу по худому плечу и ласково сказал:
- Не волнуйся, друг, вредно тебе волноваться!.. Я захватил для тебя чай, сахар, мясо. Сейчас принесут! - И крикнул в открытую дверь милиционеру: Принеси хурджун! Живее!..
Затем он вытащил из бумажника три сторублевки и небрежно бросил их на палас.
- Это тебе, дружок, на лечение. Государственное пособие! Поправляйся поскорее. Ты нужен райисполкому!
Тель-Аскера до того бесило это ханжество Субханвердизаде, что парень, боясь, что наскандалит, встал и ушел.
- Деньги на саван у меня хранятся в узелке, - сказал тем временем Кеса угрюмым тоном.
На Гашема его открытая неприязнь не подействовала. После той ночи, когда рыдающая от стыда Сачлы выбежала в разорванной кофточке из его комнаты, Гашем всерьез перетрусил и решил любой ценою принудить Кесу к молчанию.
- Поправляйся и возвращайся на службу! - нежно сказал он, подсаживаясь ближе к звонарю. - Глаза мои день и ночь ищут тебя, брат!.. Мне так недостает тебя, верный друг.
- Не могу, не могу, не могу! - выпалил тот плаксиво. - И не жди! Ищи себе нового привратника.
"Ужаленный змеею боится валяющейся в пыли веревки", - Субханвердизаде теперь уверовал в мудрость этой пословицы. - Привратник? Это, значит, Кеса напомнил, как впустил в комнату Гашема Рухсару с чемоданчиком? Так-с, учтем..."
- А откуда у тебя появились деньги, Кеса? - вкрадчиво спросил Субханвердизаде. - Может, недруги мои наградил. тебя? А за что?.. За клевету на твоего благодетеля? Да?.. И ты им уже многое наболтал, собачий сын? Говори! - рявкнул Гашем и поправил на поясе кобуру пистолета.
- Нет, никому не говорил и не скажу. И про Сачлы не скажу, - заверил его Кеса; маленькое его личико молочным пятном белело в сумраке избушки.
Гашем молчал.
- Язык мой окостенел, уши мои глухи, а очи мои слепы, - ' добавил Кеса для пущей убедительности.
- А если придется отвечать шаху?
- И шах не услышит ни слова.
- Ты неподкупный, ты надежный друг! Где я найду еще такого же бескорыстного и стойкого оруженосца? Молю аллаха, чтобы мне довелось завтра увидеть тебя в силе и здравии.
- Спасибо, Гашем-гага.
- Значит, я тебе положил на палас три сотни, - требовательно напомнил Субханвердизаде. - Скажи, а зачем сюда, на край света, явился этот дерзкий, этот нахальный щенок?
- Навестил меня, умирающего. Клянусь!
- И ты ему словом не обмолвился о том вечере, когда... когда мне ставили банки?
- Клянусь богом, нет.
- Наверняка, Кеса?