Säcken

neque gladio neque ignibus neque ulli alii solemni poenae subiugetur, sed insutus culeo cum cane et gallo gallinaceo et vipera et simia

Ни меч, ни огонь, ни любое другое привычное возмездие мерой не избираются. Зашивают преступника в мешок вместе с собакой, петухом, змеей и обезьяной.

Строчки расплылись перед глазами Мэл. Звуки были прочитаны, но словно не хотели рассеиваться в ночном воздухе. Мэл запрокинула назад голову и, дрожа от ужаса, долго смотрела в черное небо.

собакой, петухом, змеей и обезьяной, и темницу эту бросают в море или реку, смотря чем располагает местность, дабы не встретив еще смерти, познал он нужду устрашающую, без воздуха, радость жизни дарующего, и земли, опорой будущей и в погребении.

Мэл трясло. Легкие жгло, словно воздух вдруг обратился льдом.

Poena Cullei. Sдcken. Казнь зашиванием в мешок.

Далее шли комментарии и заметки, но никто не высказывался четко, каким должно было быть убийство, чтобы приговор оказался таким. Мэл предположила, что описанный способ может быть каким-то символом, но тотчас отбросила за бессмысленностью. Poena даже в античных источниках упоминалась, как нечто древнее. Садистский обряд. Что веками пытались искоренить, строя юридическую систему, и даже получилось, - но однажды в результате схоластического эксперимента мера обрела новую жизнь. "Последний раз" - едва дыша, читала Мэл, - "данный приговор был вынесен женщине в Саксонии за детоубийство".

Кожаный ком на полу комнаты. Оболочка не высвобождающая, как ни растягивай.

"Последний крик петуха" - следовало дальше в тексте, - "как в традиции крест на могиле, служит ориентиром для обнаружения места затопления". Kikeriki, кричал для нее петух, но она не придала значения. А надо было.

И захлебнувшаяся женщина тоже говорила. Что хотела она передать, покусанная и заклеванная петухом, собакой, змеей и обезьяной, истекающая кровью под их когтями, спеленатая кожаным сморщивающимся мешком?

Что просочившаяся вода заполнила легкие и принесла облегчение? Или наоборот несла муки еще более страшные?

С близкими Джоанны у Мэл не сложилось. В первый раз, встретившись за ужином в ресторане отеля, куда по приезду родители и сестра пригласили ее, все были раздавлены страшной потерей, и не делили горе на свое и постороннее. Говорили друг другу слова сочувствия, ободряли и интересовались пустяками. Вторая встреча оказалась диаметрально противоположна первой: слова не способны были воссоздать мир, и вечер прошел практически в молчании. Отец Джоанны сидел, уставившись в тарелку, и если отвлекался, то исключительно для того, чтобы перебить Мэл и спросить, почему же она так неожиданно улетела в Лондон, может была между ними ссора?

Сестра Джоанны подступила со своей стороны. Она упросила Мэл выйти на улицу и прежде всего извинилась за отцовское поведение.

-В полиции есть записи наших разговоров, - выдавила из себя Мэл. - Я не покидала Лондона.

-Я верю. Но почему вы разбежались? Ты чем-то расстроила Джо?

-Я же говорила, что да. Мы поругались.

-Из-за чего?

Мэл вернулась за стол, не ответив.

Всех терзало отсутствие тела, но только Мэл догадывалась, что вырвать труп из лап озера не удастся. Джо исчезла даже из ее снов, (если эти короткие провалы в небытие можно было так назвать): теперь там угнетающе темнел лес, и фигура с недоразвитыми конечностями лежала, скрючившись.

Прошедшие дни сильно изменили Мэл. Когда полицейские привезли ее из аэропорта обратно в дом на берегу озера, она страдальчески свыкалась с его пустотой. Зеркала, следуя привычке не лгать, уверяли её, что другой стала ее походка, и голова почти все время опущена.

Мэл сняла комнату у других хозяев, неподалеку. Ей нужен был wi-fi из всех удобств. Все дни своего повторного пребывания в Германии она переписывалась с профессорами и аспирантами; пыталась раскопать в сети местные легенды или даже байки, но ничего не находила. История с казненной женщиной оказывалась белым, белейшим пятном; что это была за женщина, - исторгшая себя из векового небытия, способная не только отыскать и вступить в контакт с человеком, но и забрать его с собой, - никто не знал.

"Зачем тебе Джоанна?" - Мэл попробовала сформулировать вопрос в своей голове.

"Что ты хочешь?"

Отмщения. Так мог бы ответить узник в мешке. Справедливости. Компании. Свое дитя. Но Мэл помнила, что шепот женщины преследовал другое.

Найти в Дрездене англо-говорящего священника было непросто, но вполне выполнимо, - и Мэл это сделала. Она позвонила ему, не откладывая дело в долгий ящик.

-Мне искренне жаль Вашу подругу. Но если я правильно понимаю, панихиду уже отслужили?

Голос его звучал добросердечно, разве что немного смущенно. Мэл действительно была там, в крохотной церквушке в Эссексе, где родные Джоанны заказали службу; они не пустили Мэл в свой крохотный траурный круг, да и друзья Джоанны, (все в основном одного возраста) за редким исключением обходили ее стороной.