– Ответ первый – издержки. Он никогда не похищал больше, чем могло поместиться в Саду. И поэтому обычно выходил на охоту, когда умирала одна из Бабочек. Это была не единственная причина, но основная. Что же до второго… – Она пожимает плечами и кладет ладони на стол, изучает ожоги на их тыльной стороне. – Появление новой Бабочки для всех было стрессом. Все вспоминали, как сами здесь оказались, как очнулись здесь в первый раз. Новенькая неизбежно плакала, и от этого было только хуже. Когда она осваивалась, все возвращалось в прежнее русло. А потом снова смерть, еще одна пара крыльев в коридоре и новая девушка. Садовник всегда – или почти всегда – четко улавливал настроения в Саду.
– Поэтому он позволил Лионетте курировать новеньких?
– Да, и это помогало.
– И потом вы заняли ее место?
– Кто-то должен был этим заниматься. Блисс была слишком вспыльчива, а остальные – непредсказуемы.
Впервые это произошло, когда Эвери приволок в Сад грипп, и инфекция скосила почти всех Бабочек.
На Лионетту жалко было смотреть. Она была бледная, вся в поту, волосы липли к шее и лицу, а унитаз стал для нее лучшим другом, и я даже не мечтала с ним сравниться. Мы с Блисс уговаривали ее остаться в постели, позволить Садовнику самому все уладить. Но, как только поднялись стены, она оделась и, пошатываясь, поплелась в коридор.
Я выругалась, надела платье и, догнав ее, подставила ей плечо. Лионетта до того ослабла, что могла идти лишь опираясь о стену. Она даже не отшатнулась от витрин, как обычно делала, даже после пяти лет в Саду.
– На что тебе все это?
– Потому что кто-то должен это делать, – прошептала она и остановилась, стараясь подавить рвотный рефлекс.
Заезженная песня. При этом за последние восемнадцать часов бо́льшую часть времени она провела перед унитазом.
Я не могла с ней согласиться.
Никогда не смогла бы.
Садовник безошибочно угадывал возраст, лучше любой цыганки. Несколько девушек попали к нему в семнадцать, но остальным было на тот момент по шестнадцать. Если он сомневался, что девушке меньше шестнадцати, то не трогал ее и выбирал другую. При этом он избегал девушек старшего возраста. Думаю, ему хотелось продержать их в Саду полные пять лет.
Он любил говорить на такие темы со своими Бабочками… а может, только со мной.
Новая девушка лежала в комнате, такой же голой, в какой однажды очнулась и я. Моя комната постепенно приобретала обжитый вид, но у новенькой не было ничего, кроме простой серой простыни. Смуглая кожа и черты лица указывали на смешанное происхождение. В ней было пополам мексиканской и африканской крови, как выяснилось позже. Она была ненамного выше Блисс и – если не считать внушительной груди, словно подаренной в честь пятнадцатилетия, – стройной, как тростинка. Уши у нее все были в мелких отверстиях, ноздря и пупок тоже были проколоты.
– Почему он все вынул?
– Может, они показались ему безвкусными, – слабо проговорила Лионетта, опускаясь перед унитазом, еще неприкрытым занавеской.
– Когда я попала сюда, у меня в каждом ухе было по две сережки. До сих пор все на месте.
– Может, твои ему понравились.
– И справа кольцо в хряще.
– Майя, прекрати, прошу тебя.
Как ни странно, но этого оказалось достаточно, и я заткнулась. И дело не только в том, что тогда ей действительно было не до разговоров, но и в том, как она произнесла это. Бесполезно и совершенно излишне разбираться в поступках Садовника. Нам не нужно было знать причины его поступков. Достаточно было знать результат.
– Не то чтобы ты в состоянии, но никуда не уходи.
Лионетта махнула рукой и закрыла глаза.
На кухне у нас было два холодильника. В одном хранились продукты для приготовления, и ключ имелся только у Лоррейн. В другом были напитки и разные снэки, если кому-то захочется перекусить. Я взяла пару бутылок воды для Лионетты и пачку сока для себя. Потом захватила книжку из библиотеки, чтобы читать вслух, пока новенькая не очнется.
– Там была библиотека? – недоверчиво спрашивает Эддисон.
– Ну да. Он хотел, чтобы мы были счастливы. Поэтому нужно было как-то занять нас.
– И какие книги он вам давал?
– Любые, какие мы просили, – она пожимает плечами и вновь откидывается на спинку, скрещивает руки на груди. – В основном классика поначалу. Потом те из нас, которые действительно любили читать, повесили у входа листок и записывали туда свои пожелания. И время от времени он добавлял с десяток экземпляров. А у некоторых были собственные книги, подарки от него, и мы держали их у себя в комнатах.
– И вы, значит, были из тех, которые любили читать.
Инара смотрит на Эддисона сначала с досадой, но потом что-то вспоминает.
– Ах, да, вы же это прослушали.
– Что прослушал?
– Прослушали, когда я объясняла, почему в Саду было чертовски скучно.
– Если
– Мне бы не было скучно, будь это мой выбор, – соглашается Инара. – Но это было до Сада.