Сад бабочек

Я попросила ее не смотреть в коридор – даже у меня не хватило духу показать ей это в первый же день. Ее комната находилась далеко от моей, в другой части Сада – рядом с комнатой Лионетты. Одной стеной она примыкала к помещениям, куда нам запрещено было входить, и рядом с выходом, которого для нас не существовало. Отсюда можно было увидеть Сад во всем его великолепии: эти буйные заросли, яркие цветы и песчаные тропы, ручей и водопад с прудом, скалу и группы деревьев, и обыкновенных бабочек, порхающих над цветами, и стеклянную крышу, такую недосягаемую.

Она заплакала.

Лионетта подалась было к ней, но тут же остановилась, сотрясаемая ознобом. Не хватало еще заразить ее, хороший вышел бы прием. А я… мне просто не свойственна такая сентиментальность. И я уже не раз успела это доказать. Я смотрела, как она опустилась на землю и свернулась в клубок, обхватив руками живот, словно могла таким образом уберечься от этого удара.

В конце концов, когда она выдохлась и только поскуливала и судорожно вздыхала, я опустилась на колени рядом с ней и прикоснулась к ее спине, еще чистой.

– Это не самое худшее, – произнесла я так мягко, как только могла. – Но, думаю, самое сильно потрясение ты уже пережила. Теперь ты знаешь, чего ждать.

Сначала мне казалось, что она даже не услышала меня, потому что продолжала скулить. Потом перевернулась, обхватила меня за талию и положила голову мне на колени. И вновь захлебнулась в рыданиях. Я не утешала ее и не гладила, даже не пошевелилась – она еще возненавидит этот жест в исполнении Садовника. Но я не убирала руку с ее спины, чтобы она знала, что я рядом.

* * *

– Вы принесли снимки из коридоров?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что оба агента вздрагивают. Эддисон протягивает ей стопку фотографий и сжимает кулаки на бедрах, глядя, как Инара перебирает снимки. Она находит нужную фотографию, смотрит на нее секунду-другую, потом кладет перед ними.

– Белянка южная, – она проводит пальцем по белым с черными краями крыльям. – Он назвал ее Йоханной.

Виктор хмурит лоб.

– Йоханной?

– Не знаю, по какому принципу он выбирал для нас имена и была ли у него какая-то система. Думаю, он просто просматривал различные имена, пока не находил понравившееся. Признаюсь, у меня язык не повернулся бы назвать ее Йоханной, но так уж вышло.

Виктор заставляет себя взглянуть на девушку под стеклом. Инара права, девушка довольно миниатюрная. Но по ее позе трудно определить рост.

– Что с ней произошло?

– Она была… непостоянной. Казалось, она неплохо освоилась, но потом настроение у нее резко менялось, и по всему Саду словно ураган проносился. А потом умерла Лионетта, и Садовник привел новую девушку.

Она замолкает, и Виктор прочищает горло.

– Что с ней случилось? – повторяет он вопрос, и Инара пожимает плечами.

– Чтобы забрать новую девушку на очередной сеанс татуирования, Садовник опустил стены. Но Йохане каким-то образом удалось остаться в Саду. Когда стены поднялись, мы обнаружили ее в пруду, – она плавным движением берет фотографию и кладет лицевой стороной вниз. – Взяла на душу смертный грех.

Виктор кладет перед собой другую стопку фотографий и бумаг и медленно перебирает их, пока не находит то, что ищет. Молодой человек – возможно, чуть старше, чем выглядит. Темно-коричневые, почти черные, волосы причудливо взъерошены. Лицо бледное и худое, глаза бледно-зеленые. Приятно на него смотреть, даже на этой размытой фотографии. Приведи Холи к ним домой такого, он не имел бы ничего против – если судить лишь по внешности. Надо возвращаться к этому парню.

Не сейчас. Чуть позже.

Не совсем понятно, для кого он это делает: ради нее или самого себя.

– Когда он заметил вас на дереве…

– Да, и что?

– Вы сказали, что он заговорил об этом у кровати новой девушки. Эта девушка была после Йоханны?

Судя по кривой улыбке, ей понравилась такая формулировка.

– Нет. Не совсем.

Небольшая пауза.

– Какое он дал ей имя?

Она закрывает глаза.

– Никакого.

– Почему…

– Время. Иногда все сводилось только к этому.

* * *

Кожа у нее была цвета черного дерева, почти черная на фоне серой простыни. Голова обрита, и лицо такое, что могло бы занять достойное место на стене какой-нибудь египетской гробницы. После смерти Лионетты мне нужно было чем-то себя занять, чем угодно. Но, в отличие от Лионетты или Блисс, у меня не было ни способностей, ни желания что-нибудь мастерить. Я читала, и читала много, но сама ничего не делала. Блисс целыми днями лепила свои фигурки, набивала их в печь, а потом половину из них разбивала в приступах ярости. Я же не могла дать выхода чувствам – ни в созидании, ни в разрушении.

Но через три дня Садовник привел новую девушку, и без Лионетты некому было принять ее должным образом. Остальные не хотели приближаться к ней, пока она не освоится, и я тогда задумалась, как же долго Лионетта этим занималась, в то время как другие даже думать об этом не желали.