Сад бабочек

Я лежала на животе с книжкой, ела яблоко и наблюдала со скалы за тремя девушками внизу. Они залезли в маленький пруд и плескали водой друг в друга. Садовник наверняка уже знал, что в пруду кто-то есть, но девушки резвились довольно долго, так что он мог спокойно заняться своими делами. В ту ночь его не было в Саду. Когда я уводила новенькую после первого сеанса татуирования, он упоминал что-то про благотворительный вечер с женой. Но я не сомневалась, что у него была возможность понаблюдать за нами при желании. Элени и Изра провели в Саду по три и четыре года – они бы не стали делать глупостей. Но Адара попала в Сад всего на пару месяцев раньше меня. В целом она неплохо себя чувствовала, однако время от времени впадала в глубокую, парализующую депрессию. У нее было какое-то расстройство – просто удивительно, как она справлялась без лекарств. Хотя мы старались не оставлять ее одну в такие периоды. Она почти преодолела очередной такой приступ, но еще страдала перепадами настроения.

Десмонд поднялся по тропе и встал рядом со мной. В руках у него был футляр.

– Привет.

– Привет, – ответил я.

В Саду понятие нормы было относительным.

Я взглянула на футляр. И подумала, если попросить его сыграть для меня, потешит ли это его самолюбие? Или он решил бы, что делает мне одолжение? Садовника или Эвери я уже видела насквозь, но с Десмондом было сложнее. В отличие от отца и брата, он сам не знал, чего хотел.

Избегать людей я умела в совершенстве, но не манипулировать ими. Это было для меня чем-то новым.

– Хочешь сыграть? – спросила я наконец.

– Ты не против? У меня завтра прослушивание, и я не хотел будить маму. Хотел поиграть снаружи, но… – Он показал вверх.

Я не посмотрела. Я слышала, как дождь барабанит по стеклу, и тосковала по его прикосновению.

В квартире музыка звучала почти всегда. Катрин слушала классику, но Уитни любила шведский рэп, Ноэми нравился блюграсс, а Эмбер – кантри. В итоге нам были знакомы все музыкальные направления, какие только можно вообразить. В Саду у некоторых девушек имелись приемники или плееры, но для большинства из нас музыка была недоступна.

Я закрыла книгу и села. Десмонд смазал смычок и размял пальцы. Занятно было наблюдать за этими маленьким ритуалами, но, когда он коснулся смычком струн и собрался играть, я поняла, почему отец называл его музыкантом.

Это была не просто игра. Я не эксперт, но мне казалось, что дело не только в его безупречной технике. Струны под его смычком плакали или смеялись, он в каждую ноту вкладывал чувства. Девушки в пруду перестали плескаться и слушали, стоя в воде. Я закрыла глаза и отдалась музыке.

Мы с Катрин иногда сидели на крыше или на пожарной лестнице после смены, часа в три или четыре утра. Парень из соседнего дома выходил на свою крышу и упражнялся на скрипке. Он неловко перебирал пальцами и часто сбивался с ритма, но в полумраке, близком к ночной тьме, насколько это возможно в городе, казалось, скрипка была ему любовницей. Парень, похоже, не подозревал, что у него были слушатели. Он целиком был сосредоточен на инструменте и звуках, которые извлекал из него. Это было едва ли не единственное наше с Катрин совместное занятие. Даже если у нас был выходной, мы просыпались и выходили на крышу, чтобы послушать игру.

Десмонд играл лучше.

Он легко переходил от одной мелодии к следующей, а когда наконец опустил смычок, последние ноты еще звучали в воздухе.

– Думаю, ты запросто пройдешь это прослушивание, – прошептала я.

– Спасибо, – Десмонд осмотрел инструмент и, убедившись, что всё в порядке, бережно уложил его в футляр. – Раньше я хотел стать профессиональным музыкантом.

– Хотел?

– Отец взял меня в Нью-Йорк и договорился с профессиональным скрипачом, чтобы я пожил с ним несколько дней и посмотрел, что к чему. Это было мерзко. Казалось, в этом… не было души, что ли. Я решил, что возненавижу музыку, если стану заниматься ею ради заработка. Я сказал отцу, что лучше займусь чем-то другим, что позволит мне сохранить любовь к музыке. Он сказал, что гордится мной.

– По-моему, он всегда тобой гордится, – пробормотала я, и Десмонд покосился на меня.

– Он говорит с тобой обо мне?

– Немного.

– Хм…

– Ты его сын, и он тебя любит.

– Да, но…

– Но?..

– Тебя не смущает, что он разговаривает с пленницами о собственном сыне?

Я решила не посвящать его в подробности наших с Садовником бесед.

– А тот факт, что он содержит пленниц, не смущает?

– Должен.

Ему хватило наконец мужества назвать нас пленницами. Но не настолько, чтобы попытаться изменить наше положение.

Ручей, стекающий от водопада к пруду, в глубину был не больше трех футов, но Элени умудрилась проплыть по нему до самой скалы.

– Майя, мы уходим. Тебе что-нибудь нужно?

– Вроде бы нет, спасибо.

Десмонд покачал головой.

– Ты иногда как мать семейства или настоятельница.

– Странная была бы семейка.

– Ты, наверное, ненавидишь меня?

– За то, что ты – сын своего отца?