Сад бабочек

– У самого выхода, чтобы мы вообще тебя не видели.

Я произнесла это едва слышно, снова поцеловала ее и вышла из комнаты, сжимая книгу, так что побелели костяшки пальцев.

Садовник взглянул на седой локон в волосах Зары, явно не ее, потом посмотрел на меня.

– Лоррейн плакала, – проговорил он. – Она говорит, что Блисс напала на нее.

– Это всего лишь волосы, – я посмотрела ему прямо в глаза. – Мы подчиняемся вам и вашим сыновьям, но ее выходки терпеть не обязаны.

– Я поговорю с ней.

Он поцеловал меня и направился к Заре. Но Десмонд не двинулся с места, на лице его читалось легкое недоумение.

– Я чего-то не понимаю? – спросил он тихим голосом.

– Ты ничего не понимаешь.

– Я понимаю, что вы будете тосковать, но мы о ней позаботимся. С ней все будет хорошо.

– Не будет.

– Майя…

– Молчи. Ничего ты не понимаешь. Хотя следовало бы – ты видел достаточно. Я-то все понимаю. Поэтому не говори мне, что с ней все будет хорошо. Сейчас я ничего не хочу слышать от тебя.

Эвери был старшим из сыновей, но преемником Садовника в определенном отношении можно было считать Десмонда.

И в скором времени нам предстояло узнать, в какой мере он был сыном своего отца.

Я оглянулась на Зару, но Садовник загораживал ее. Не обратив внимания на оскорбленный взгляд Десмонда, я вышла в коридор.

Я отнесла поднос на кухню и со злорадным удовольствием послушала, как шмыгает носом Лоррейн, посмотрела на ее коротко подрезанный хвостик. Некоторые из девочек приглашали меня к себе, но я отказывалась. Я вернулась в свою комнату, и где-то через полчаса опустились стены. Состояние Зары не позволяло переспать с ней напоследок. К тому же с ними был Десмонд. Я свернулась на кровати, открыла книгу и стала читать заметки на полях. И познакомилась поближе с Фелисити Фаррингтон.

Было около трех часов утра, когда стена перед моей комнатой начала подниматься. Только эта секция – если заглянуть сквозь витрины в комнату Изры или Маренки и как следует присмотреться, можно было увидеть, что другие секции остались на месте. Мы так давно не видели этих мертвых тел, даже странно и приятно было открывать глаза. Я заложила книгу пальцем, готовая увидеть пред собой Садовника: одна рука на пряжке ремня, глаза горят от возбуждения…

Но это оказался Десмонд. Ужас и страдание застыли в его бледно-зеленых глазах. Таким я не видела его уже несколько месяцев. Он оперся рукой о стеклянную стену, чтобы сохранить равновесие, но колени у него дрожали и подгибались.

Я закрыла книгу и поставила ее на полку. Потом села на кровати.

Десмонд сделал несколько нетвердых шагов, вошел в комнату и упал на колени. Затем закрыл лицо руками, вздрогнул и уставился на свои ладони, словно они ему не принадлежали. Его била дрожь, он согнулся пополам и прижался лбом к металлическому полу. От него шел тот тошнотворный химический запах, какой я чувствовала всякий раз, когда бывала рядом с жимолостью возле выхода.

Прошло минут десять, прежде чем Десмонд сумел что-то выговорить, но и тогда голос у него дрожал и срывался.

– Он обещал, что позаботится о ней.

– И сдержал слово.

– Но он… он…

– Избавил ее от страданий и уберег от разложения, – закончила я спокойно.

– …убил ее.

Все-таки до отца ему было далеко.

Я разделась и опустилась рядом с ним на колени. Начала расстегивать его рубашку. Десмонд посмотрел на меня как на больную и оттолкнул мою руку.

– Я помогу тебе принять душ, от тебя несет.

– Формалин, – пробормотал он.

В этот раз Десмонд позволил себя раздеть и поплелся за мной в душ. Я усадила его на полу и пустила теплую воду.

В том, что происходило дальше, не было ничего сексуального. Это как если б София купала своих полусонных девочек. Когда я говорила ему наклониться, поднять руку или закрыть глаза, он подчинялся, но ничего не говорил, словно не осознавал происходящего. Мой шампунь и гель для душа имели фруктовый аромат, и я вымыла Десмонда с ног до головы, так что воняла теперь только его одежда.

Я замотала Десмонда в полотенце и взяла его ботинок, чтобы вымести в коридор пропахшую одежду. Потом вернулась и вытерла насухо себя и его. Мне то и дело приходилось вытирать ему лицо – в ду́ше я этого не заметила, но по его щекам без конца текли слезы.

– Отец сделал ей какую-то инъекцию, чтобы усыпить, – прошептал Десмонд. – Я думал, мы отнесем ее в машину, но он отворил комнату, которую я прежде не видел… – Парень содрогнулся. – Когда она уснула, он надел на нее оранжевое платье и уложил на операционный стол. А потом… подвесил ее…

– Прошу тебя, не рассказывай, – перебила я тихим голосом.

– Нет, я должен. Потому что однажды он сделает с тобой то же самое, ведь так? Вот что он делает, вот как он уберегает вас: бальзамирует вас, еще живых… – Он снова содрогнулся; голос его подводил, но он продолжал. – Он стоял и объяснял мне каждый шаг. Как он сказал, чтобы однажды я сам мог этим заниматься. Сказал, что любовь – это не только удовольствие, сказал, что мы должны быть готовы к тяжелым испытаниям. Он сказал… он…

– Идем, ты весь дрожишь.

Я подвела его к кровати, укрыла одеялом и села рядом, сложила руки на коленях.