Сад богов

Я вытащил ножик и с особыми предосторожностями вырезал большой пласт земли. Когда же я его отвалил, под ним обнаружилась не только самка, но и ее нора. Празднуя свой успех, я спрятал самку в дорожную сумку и заспешил на виллу. Самец уже сидел в маленьком аквариуме, но самка, подумал я, заслуживает лучшей участи. Из большого аквариума я бесцеремонно изгнал двух лягушек и малышку-черепашку, почистил его, украсил вереском и мхом, а затем аккуратно положил внутрь пласт земли вместе с самкой и ее норкой и оставил ее приходить в себя после столь внезапной перемены в жизни.

Спустя три дня я ей представил самца. Поначалу все было на редкость неинтересно, ничего романтичного, он просто бегал, как оживший горячий уголек, и ловил разных насекомых, которых я щедро предоставил. Но однажды рано утром я заглянул в аквариум и понял, что паук наконец обнаружил жилище самки. Он ходил вокруг, забавно, дергаными движениями переставляя свои полосатые лапки, и все его тельце дрожало, судя по всему, от страсти. Пошагав так минуту-другую в сильном возбуждении, он приблизился к норе и через мгновение нырнул под крышу. Хотя дальнейшее, увы, было вне поля моего зрения, я сделал заключение, что он там спаривается с самкой. Проведя в норе около часа, он вышел оттуда с беспечным видом и продолжил как ни в чем не бывало гоняться за кузнечиками и падальными мухами, которыми я его обеспечил. На всякий случай, решив перестраховаться, я отсадил его в другой аквариум, поскольку самки некоторых пауков известны своими каннибалистскими наклонностями и не прочь употребить супруга в качестве легкой закуски.

Дальнейшее развитие драмы я видел не во всех подробностях, но кусками. Отложив яйца, самка тщательно завернула их в паутину. Этот шарик она схоронила в глубине тоннеля, но каждый день вытаскивала оттуда и вешала под крышей. То ли поближе к солнечным лучам, то ли ради свежего воздуха, затрудняюсь сказать. А еще она маскировала шарик ошметками от съеденных жуков и кузнечиков.

Шли дни, и помимо крыши над тоннелем она еще соорудила над землей шелковистый навес. Я долго изучал сей архитектурный шедевр, но в конце концов потерял терпение, поскольку невозможно было разглядеть, что происходит в самой норе. Пришлось взять скальпель и длинную штопальную иглу и осторожно вскрыть этот свод. Изумленный, я увидел множество клеточек, а в них новорожденных паучков, в центре же лежал труп матери. Одновременно мрачная и трогательная картина: детки, сидящие вокруг усопшей, своего рода бдение у гроба. Когда новорожденные встали на ноги, мне пришлось выпустить их на волю. Обеспечить едой почти восемьдесят паучков – даже для меня, при всем моем энтузиазме, задачка была неподъемной.

Среди множества друзей, которых Ларри посчитал нужным ввести в наш дом, оказалась необычная пара художников – Лумис Бин и Гарри Банни. Оба американцы, они относились друг к другу с большой нежностью, то есть настолько нежно, что уже на следующий день мы называли их между собой не иначе как Киска Луми и Душка Гарри. Молодые, привлекательные, с плавными движениями, как будто без костей, что характерно для «цветных», в отличие от европейцев. Пожалуй, перебирали с золотыми браслетами, а также с духами и лаком для волос, но симпатяги и, в отличие от других художников, останавливавшихся у нас, трудоголики. Как многие американцы, они отличались очаровательной наивностью и прямолинейностью, что делало их идеальной мишенью для розыгрышей. Особенно в этом преуспел Лесли. Я тоже принимал в них участие и потом докладывал о результатах Теодору, получавшему от всего этого такое же невинное удовольствие, как и мы с Лесли. Каждый четверг я рассказывал о развитии сюжета, и порой у меня складывалось ощущение, что Теодор ждал этих шуток с большим интересом, чем новостей из моего зверинца.

Лесли был гением розыгрышей, и детская доверчивость нашей парочки вдохновляла его на новые высоты. Вскоре после их появления он подбил их на то, чтобы поздравить Спиро с благополучным получением турецкого гражданства. Как и большинство греков, считавший турок злом пострашнее самого Сатаны и посвятивший несколько лет борьбе с ними, Спиро превратился в извергающийся вулкан. К счастью, мать оказалась рядом и вовремя встряла между побледневшими, озадаченными и протестующими Луми и Гарри, с одной стороны, и бочковидным, накачанным торсом, с другой. Она напоминала миниатюрную викторианскую миссионерку, которая пытается остановить наседающего носорога.

– Божья Мать! Миссис Даррелл! – рычал Спиро. – Я сейчас им показать.

– Нет-нет, Спиро. Мы сейчас во всем разберемся.

– Они меня назвать чертов турка! Я грек, а не чертов турка!

– Ну разумеется, – успокаивала его мать. – Я уверена, что это какая-то ошибка.

– Ошибки! – взревел Спиро, от ярости переходя на множественное число. – Ошибки! Я не позволить делать из меня турка. Эти, черт бы их, гомики, вы уж меня простить, миссис Даррелл.