Читаем Сад богов полностью

Глядя на это безмятежное, замкнутое сушей море, такой ласковый голубой лужок, мирно и ровно дышащий возле береговой линии, трудно было поверить в то, что оно может прийти в ярость. Даже в спокойный летний день где-то среди выветренных гор зарождался горячий немилосердный ветер, готовый с воем обрушиться на остров, затемнить море до черноты, вычесать гребни волн до белопенных гребешков и погнать их, как стадо обезумевших от страха синих лошадей, пока они, обессилев, не грохнутся на берег, где и сдохнут в шипящем саване пены. А зимой, под свинцово-серым небом, море играло угрюмыми бицепсами почти бесцветных волн, леденяще-холодных и враждебных, с прожилками ила и сора, дождями вымытого из долин в залив.

Для меня это голубое царство было сокровищницей, полной незнакомых существ, которых я мечтал поймать и исследовать. Вначале – сплошное разочарование, поскольку я мог лишь прохаживаться по берегу, как безутешная морская птица, что подбирает на отмели всякую мелочь да изредка имеет шанс подивиться чему-то загадочному и соблазнительному, выброшенному волной. Но затем я получил в подарок лодку «Жиртрест-Пердимонокль», и мне открылось все морское царство: от золотисто-красных скалистых замков с их глубокими заводями и подводными пещерами на севере до протяженных, сверкающих белым песком дюн, похожих на снежные заносы, на юге.

Я остановился на морском путешествии и так увлекся планами, что совсем забыл про Гладстона, который, давясь, с негодованием шипел на меня, как астматик в непогожий день.

– Если уж ты решил оставить у себя эту фисгармонию в перьях, так, по крайней мере, научи ее нормально петь, – сказал Ларри, с досадой поглядывая на птенца.

Он явно был не в настроении выслушивать лекцию о певческих способностях галок, поэтому я промолчал и заткнул Гладстону рот двойной порцией пищи.

– Марко отправляет к нам графа Россиньоля на пару дней, – как бы между делом сообщил Ларри матери.

– Кто это? – спросила она.

– Не знаю.

Мать поправила очки и уставилась на него:

– Не знаешь? В каком смысле?

– В прямом. Я никогда его не видел.

– А кто такой Марко?

– Понятия не имею. С ним мы тоже не встречались. Но он хороший художник.

– Ларри, дорогой, ты не должен приглашать неизвестных тебе людей, – сказала мать. – Мы с твоими знакомцами-то кое-как справляемся, нам еще только незнакомцев не хватало.

– Какая разница, знаком я с ними или нет? – недоуменно спросил Ларри.

– Если вы знакомы, то они, по крайней мере, понимают, чего ожидать.

– Чего ожидать? – холодным тоном повторил он. – Тебя послушать, так я их приглашаю в какое-то гетто.

– Нет-нет, дорогой, ты меня неправильно понял, – сказала мать. – Просто жизнь в этом доме трудно назвать нормальной. Я, конечно, стараюсь, но почему-то у нас не получается, как у других.

– Если они сюда приезжают, значит должны принимать наши условия. В любом случае нечего во всем обвинять меня. Я его не приглашал. Это сделал Марко.

– Вот и я о том же, – сказала мать. – Совершенно незнакомые люди посылают к нам других незнакомых людей, как будто у нас гостиница.

– Ты антисоциальный человек, в этом твоя проблема, – заметил Ларри.

– И ты был бы таким же, если бы на тебе лежала вся готовка, – кипятилась мать. – Тут поневоле захочешь уйти в отшельницы.

– Ну и уходи, после того как граф уедет. Кто тебя останавливает?

– При таком потоке твоих гостей у меня как-то мало шансов.

– Ну почему же. Все зависит от тебя, только прикажи. Лесли построит для тебя пещеру в оливковой роще, а Марго сошьет тебе одеяние из не самых пахучих шкурок в коллекции Джерри и соберет корзинку черники. Что еще нужно? Я буду водить к тебе гостей. «Это моя мать. Она оставила нас и сделалась отшельницей».

Мать окатила его ледяным взором:

– Ларри, как же ты меня иногда расстраиваешь.

– Я иду посмотреть на младенца Леоноры, – вмешалась в их разговор Марго. – Вам в деревне что-нибудь нужно?

– О, вспомнил, – сказал Ларри. – Она попросила, чтобы я стал крестным ее ребенка.

Леонора была дочкой нашей служанки Лугареции. Она приходила в дом и помогала по хозяйству во время вечеринок. А еще она была хороша собой, и Ларри питал к ней явную слабость.

– Ты? Крестный отец? – Марго не верила своим ушам. – А как же чистота и религиозность?

– Очень мило с ее стороны, – как-то неуверенно произнесла мать. – Хотя немного неожиданно, вы не находите?

– Если б она его попросила быть отцом, вот это было бы неожиданно, – вступил Лесли.

– Дорогой, не шути так в присутствии Джерри, – попросила мать. – И что, Ларри? Ты согласишься?

– Да. Зачем отказывать крошке в моем мудром наставничестве?

Марго презрительно фыркнула:

– Я скажу Леоноре, что рассчитывать на твою чистоту и религиозность – все равно что лепить кота в мешке.

– Скажи, скажи. Если, конечно, у тебя получится перевести это на греческий.

– Мой греческий ничуть не хуже твоего, – воинственно бросила ему в лицо Марго.

– Ну всё, всё, не ссорьтесь, – вклинилась мать. – Лесли, зачем ты протираешь оружие носовым платком? Масло не отстирывается.

– Надо же мне чем-то его протирать, – обиделся Лесли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Трилогия о Корфу

Моя семья и другие звери
Моя семья и другие звери

«Моя семья и другие звери» – это «книга, завораживающая в буквальном смысле слова» (Sunday Times) и «самая восхитительная идиллия, какую только можно вообразить» (The New Yorker). С неизменной любовью, безупречной точностью и неподражаемым юмором Даррелл рассказывает о пятилетнем пребывании своей семьи (в том числе старшего брата Ларри, то есть Лоуренса Даррелла – будущего автора знаменитого «Александрийского квартета») на греческом острове Корфу. И сам этот роман, и его продолжения разошлись по миру многомиллионными тиражами, стали настольными книгами уже у нескольких поколений читателей, а в Англии даже вошли в школьную программу. «Трилогия о Корфу» трижды переносилась на телеэкран, причем последний раз – в 2016 году, когда британская компания ITV выпустила первый сезон сериала «Дарреллы», одним из постановщиков которого выступил Эдвард Холл («Аббатство Даунтон», «Мисс Марпл Агаты Кристи»).Роман публикуется в новом (и впервые – в полном) переводе, выполненном Сергеем Таском, чьи переводы Тома Вулфа и Джона Ле Карре, Стивена Кинга и Пола Остера, Иэна Макьюэна, Ричарда Йейтса и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда уже стали классическими.

Джеральд Даррелл

Публицистика

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века