Сад господина Ничке

Ничке в этот день работал в саду до позднего вечера. Он выкопал двенадцать лунок под георгины – по шесть с каждой стороны дорожки, – в каждую насыпал компосту. Потом стал окучивать помидоры и фасоль, но это занятие пришлось вскоре прервать – сломался черенок мотыги. Она досталась ему вместе с домом: Ничке нашел ее в беседке и долгое время с успехом ею пользовался. Мотыга была хорошей, а черенок прогнил, и Ничке давно уже купил новую буковую палку, нужно было только насадить на нее мотыгу. Но сегодня уже поздно, а у Ничке и без того еще много дел. Пока совсем не стемнело, он все носил лейками воду и поливал грядки.

За ужином он почувствовал себя таким усталым и таким сонным, что просто с ног валился. Но это была здоровая усталость. В тот вечер он заснул, даже не успев прочесть ни одной страницы из книги о кампании в Африке.

Яркий солнечный день, но по небу плывут грязные, темные, лохматые облака; время от времени они заслоняют солнце, и поэтому все вокруг постоянно меняется – то ослепительно сверкает, то становится тусклым, матовым. Ничке идет к Копфу. Он поднимается по ступенькам на крыльцо его дома, толкает выкрашенные в зеленый цвет двери – они легко открываются. За дверью стоит Копф. На нем синие военные брюки и белая рубашка. Похоже, что он ждал господина Ничке и даже шел ему навстречу. Ничке держит в руке рукоятку от мотыги, только что отломившуюся у основания, и испытывает неприятное чувство от того, что это орудие стало легким и как бы утратило свой смысл. Ничке сжимает в ладони твердую буковую палку, чувствует ее овальную форму, и, несмотря на то что на ней нет мотыги, палка становится как будто массивнее и тяжелее. Ничке медленно поднимает ее и неожиданно бьет Копфа по голове. Но палка соскальзывает по уху и плечу Копфа, и Ничке бьет еще раз, но уже более метко. Он слышит глухой звук удара; Копф шатается и прислоняется к стене. Из его носа и уголков рта течет струйка крови, глаза вылезают из орбит, но губы стиснуты, он не произносит ни одного слова. Ничке чувствует, что должен ударить еще раз, потом еще и еще, пока Копф не свалится на землю; нельзя оставить Копфа стоящим у стены, ибо это будет незавершенное дело. Копф молчит, но его вытаращенные глаза словно бы умоляют и даже приказывают: «Бей, бей сильнее, пока не упаду, пока не околею!» И Ничке делает _эт0 – он продолжает молотить Копфа, хотя тот лежит уже у стены на бетонных ступеньках крыльца своего дома с разбитой головой, из которой ручьем бежит кровь, образуя огромную лужу и ручейками стекая по ступенькам. Ничке медленно пятится назад, вниз по ступенькам, и вдруг замечает, что его брюки до самых колен забрызганы кровью. Руки тоже испачканы в крови, хотя он и не касался тела Копфа. Но вот рядом с господином Ничке оказывается госпожа Рауш со своим голубым ведерком в руке. «Отойдите, пожалуйста, в сторону, – говорит она, – а то запачкаетесь, я все уберу…» – «Эту свинью надо закопать в саду», – говорит Ничке и копает круглую глубокую яму там, где цветут фиалки и ландыши, уничтожая при этом много других растений. Потом он тащит труп за ноги и сталкивает носком ботинка в яму. Копф лежит на дне, свернувшись в клубок, он весь как-то съежился и похож не на себя, а скорее на хозяина табачной лавки Хирша. Но Ничке ни на минуту не сомневался, что это Копф, его сосед. Он берет лопату, и земля сыплется на руки, на лицо, на тряпье, прикрывающее тело Копфа. Потом Ничке утрамбовывает ботинками землю, чувствуя при этом, как колышется и прогибается под ногами человеческое тело.

Взяв в руки грабли, Ничке разравнивает землю и сажает сверху цветущие кустики фиалок и ландышей. Теперь тело Копфа спрятано, его никто не увидит, но им, Ничке, овладевает чувство гнетущего страха. Страх гнездится не в сердце, а где-то ниже, словно бы в желудке, и к этому страху примешивается нечто другое, еще более ужасное – предчувствие, что преступление будет раскрыто.