Сад лжи. Книга 2

Она подумала об участке земли в Муррей-Хилл, купленном ею в прошлом месяце… Там стоит дом — полная развалина, еще хуже, чем был этот, которым она сейчас любуется.

Все последние дни она пропадает там: бродит по заваленным строительным мусором комнатам, очаровывает инспекторов из строительного департамента, отмечает поставки черепицы и дерева, ругается с подрядчиками. Но в конечном итоге эта грубая часть работы закончится и останется та, которую она любит больше всего, — последние штрихи, очаровательные нюансы. Каждая комната — словно чистый холст, ожидающий прикосновения ее кисти.

А сколько приятных волнений доставляет ей ее новая деятельность! Чашка кофе с утра — и в путь. В магазины обоев, чтобы выбрать нужные образцы; к дизайнерам — за тканями для портьер и обивки; в Бауэри — за светильниками и прочей электроаппаратурой или в Ред Хук на хорошо известный ей огромный склад, где можно сравнительно недорого приобрести покрытые толстенным слоем пыли различные архитектурные «древности»: каминные полки, витражи, старинные двери с цветной инкрустацией.

А в конце дня, как желанное вознаграждение, — горячая ванна, стаканчик шерри, неторопливый ужин. И, конечно же, Никос. Самое лучшее из того, что у нее есть. Друг, любовник, партнер. И мужем он наверняка будет превосходным. Вот если бы только…

Сильвия слегка вздрогнула.

— У тебя такой умиротворенный вид, дорогая, что я даже решил: ты, наверное, задремала… — голос Никоса, низкий, чуть хрипловатый, обволакивающий, долетает до нее сзади, и тут же она чувствует на затылке теплое прикосновение его губ. — О, моя очаровательная Сильвия, — шепчет он, — сегодня ты была настоящей королевой этого бала!

Никос огибает кресло и садится напротив нее на стул с высокой спинкой и закрытыми подлокотниками. До чего роскошно он выглядит, проносится в голове у Сильвии, в этом смокинге. Правда, в нем сегодня вечером есть что-то отстраненное — такой вид обычно бывает у популярных сенаторов, которых приглашают председательствовать на благотворительных банкетах…

Тяжело откинувшись на спинку стула, Никос взъерошил волосы, расстегнул пуговицы пиджака, снял запонки и галстук-бабочку. Сильвия с удовольствием увидела его широкую смугловатую шею, открывшуюся в вырезе рубашки, — теперь он снова выглядел «ее» прежним, земным Никосом.

— Мне кажется, — рассмеялась она, — я немного перепила шампанского. Так что если уж говорить о королеве, то это не я, а оно! Во всяком случае, именно шампанское правит сейчас бал в моей бедной голове…

— В таком случае мне придется уложить тебя в постель, — с улыбкой заметил Никос, и в его черных глазах запрыгали отражения огня в камине.

— Нет-нет… не сегодня, — запротестовала Сильвия, чувствуя, как в груди у нее все напряглось. — Сейчас, дорогой, я хочу вернуться к себе. Завтра утром мне надо вставать ни свет ни заря. В полдевятого я встречаюсь с архитектором, а сразу после этого — к Филлипсу. Там есть потрясающий витраж работы самого Тиффани. Я давно решила, что он идеально подойдет для моего особняка в Муррей-Хилл.

Никос, подавшись вперед, опершись локтями о колени и опустив подбородок на сложенные домиком широкие грубые ладони, встревоженно произнес:

— Знаю, что я не самый образованный человек на свете, но когда я слышу отговорку, то сразу понимаю в чем дело. Всю эту неделю ты только и делала что убегала от меня… Ты ничего не хочешь мне сказать?

Сильвия устремила взгляд в догорающий камин, чувствуя, как волна грусти поднимается к сердцу. За окном негромко барабанили по карнизу водяные струи. Интересно, подумала Сильвия, почему это весенний дождь всегда вызывает у нее неприятное чувство озноба?

На память ей пришла картинка из далекого детства. Она бредет в школу под дождем в своем желтом плаще с капюшоном и красных резиновых ботиках. Неожиданно Сильвия оступается в глубокую лужу — в ботиках захлюпала вода, ступни сводит от холода. Она садится на кромку тротуара и стаскивает не только ботики, но также ботинки и носки. Шнурки на ботинках никак не хотят развязываться. В отчаянии она опускает руки и начинает горько плакать. Возле нее останавливается прохожий и, выяснив в чем дело, звонит маме из ближайшего телефона-автомата.

«Всю жизнь, по крайней мере большую ее часть, я была слабой и беспомощной. И всегда ждала: вот явится сильный мужчина и выручит меня из беды».

Хватит. С этой слабостью теперь покончено. Отныне она не нуждается ни в чьей помощи.

— Я не могу выйти за тебя замуж, — тихо, но твердо произносит Сильвия. — Это мой окончательный ответ. Держать тебя в неизвестности и дальше было бы просто нечестно.

Никос, казалось, окаменел. Сильвии на какой-то миг почудилось, что она смотрит не на живого человека, а на мертвую фотографию — расстегнутый ворот рубашки, массивный подбородок покоится на сложенных домиком пальцах, черные глаза словно два горящих уголька на прорезанном морщинами задубевшем лице.

Начав говорить, она сквозь слезы увидела, как сидящий перед ней человек как бы сложился вдвое.