Сад надежды

Только впустив Далтона внутрь, Чарити разглядела в его глазах нечто новое. Как будто он сумел откромсать ломоть солнечного света и пытается его утаить. Но как солнце ни удерживай, оно все равно просвечивает сквозь радужки глаз.

– Мне нужно с тобой поговорить, – задыхаясь, произнес Далтон и взял ее за руку. Чарити невольно сделала шаг вперед и только тут заметила, что он держит за шнурок детский ботиночек.

Она втянула в себя воздух. Какой крошечный… Ботинок его дочери? Видеть вещи умерших людей всегда тяжело, но мучительнее всего смотреть на обувь. Обувь – это жизнь. Прогулки, путешествия, места… Обувь подстраивается под ноги хозяина. Принимает их форму. Собирает пыль с пройденных дорог и переносит ее в будущее. Обувь – это жизнь. Нет ничего печальнее, чем обувь, которую ее владелец больше никогда не наденет.

Далтон прошагал на кухню и обеими руками – как хрупкую фарфоровую куклу – поставил ботиночек на стол.

– Чарити, нам нужно поговорить о дереве.

Она попыталась что-то сказать, но не нашла слов. Оставалось лишь смотреть на крохотный ботиночек, который никогда больше не наденет маленькая хозяйка. Он выглядел отчаянно одиноким без своей пары.

– Чарити. – Ее имя прозвучало почти как команда и вернуло к реальности. Чарити оторвала взгляд от стола.

Что случилось с его глазами? Они посветлели.

– Дерево. – Далтон выпрямил спину. – Я намерен привести его в порядок. Знаю, что тебе не по душе сама мысль, но…

– Ты имеешь в виду иву? Я велела тебе не приближаться к ней, – сквозь зубы процедила Чарити. Да она скорее прикажет Далтону убраться с острова, чем позволит ухаживать за деревом.

Он подошел ближе.

– Ты не поняла. Дай мне объяснить. Я посидел под деревом некоторое время…

Она сжала кулаки. Да он ее вообще не слушает! Далтон был под деревом? В висках застучало.

Дядя Гарольд привстал с места.

– Пойду. Не буду вам мешать.

Не дожидаясь ответа, он направился к выходу.

– Гарольд! – крикнула вслед Чарити.

Он повернулся и замер в дверях, готовый ускользнуть, однако Чарити жестом пригласила его вернуться.

– Ты тоже послушай. Вы оба много на что способны, а я не хочу лишний раз повторять. Никто не будет заниматься деревом.

– Оно погибает, – умоляющим тоном произнес Далтон.

Погибает? Отлично. Лучше не придумаешь.

Чарити посмотрела в глаза Гарольду, ожидая от него понимания. Однако увидела лишь озабоченность.

– Ты позволишь иве умереть? Не могу поверить.

Ей стало стыдно. Впрочем, стыд тут же уступил место решимости.

– Я знаю, деревья не могут приносить несчастья, но эта ива…

Гарольд не дал ей договорить:

– Твой дедушка ее любил.

Чарити сжала кулаки. Столько лет переживаний! И никто ее не понимал.

– За что ты ненавидишь иву? – спросил Далтон.

И сейчас никто не понимает. Она же никому ничего не объясняла.

– Есть много стихов и легенд о плакучей иве! И сажать ее ночью нельзя, и если поранишься о ветку, ветка поранит любого, кто потом до нее дотронется. А я не могу прогнать из памяти поверье об обрезке ветвей.

– А как же стихотворение, Чарити? – спросил дядя Гарольд. – Джордж и Мэрилин тысячу раз тебе его читали. Разве в эту легенду ты не можешь поверить?

Стихотворение. Она когда-то знала его наизусть. Но лишь до одиннадцати лет, до последних каникул на острове Газовых фонарей. Чарити попыталась вызвать в памяти знакомые строки, однако Гарольд ее опередил:

– Идем со мной, под сень ветвей,
От бед лихих укройся в тень
И слезы горькие свои
С плакучей ивой раздели.
Под ниспадающей листвой
Ты снова обретешь покой.
И дождь слезами упадет,
И боль твоя навек уйдет.

Далтон коснулся ее руки.

– Как раз это и случилось со мной! Я сидел под деревом, и… Не могу объяснить… Ива дала мне надежду.

У Чарити застучало в голове. Живот свело судорогой.

– Нет. Ива ничего не дает, только отбирает. – Слезы навернулись ей на глаза. – Мне исполнилось тогда одиннадцать. Дедушка велел обрезать ветви. Я обрезала с одной стороны, а с другой побоялась. Мне как-то неуютно там было одной.

– Представляю, – мотнул головой Далтон.

– И я всегда помнила ту легенду: мол, если не обрезать ветви и они коснутся земли, умрет кто-то из тех, кого любишь. В то лето умерла бабушка. Это я виновата.

Чарити услышала за спиной какой-то звук и обернулась как раз в тот момент, когда Гарольд побледнел и начал терять равновесие. Она схватила дядю за рукав. Подскочивший Далтон поймал Гарольда и усадил на ближайший стул.

– Дядя Гарольд!..

– Пуговка, – он смущенно отвел глаза в сторону, потом повернулся к Чарити и дотронулся до ее щеки грубой старческой ладонью, – бабушка умерла не по твоей вине.

Чарити много лет назад дала себе установку быть виновной и теперь не могла принять оправдания. Тяжесть вины за смерть бабушки лежала на ее плечах.

– Пойдем, тебе нужно прилечь.

Не дожидаясь возражений, Далтон и Чарити взяли Гарольда под руки и отвели на диван.

Чарити накрыла старика покрывалом и повернулась к Далтону:

– Поговорим позже.