Сад нашей памяти

– Что она распущенная девица. Он видел ее весной в городском клубе на танцах, куда она явилась без всякого сопровождения и где пила алкоголь. Что, прочем, и следовало ожидать от такой особы, как она. Джонни из-за нее сгорел бы со стыда. Но поскольку это произошло уже после того, как я ее уволил, то я и не придал этому значения. Она ушла из нашей жизни, так что все сложилось наилучшим образом.

– Складывается впечатление, что Малкольм неплохо знаком с Сэйди.

– Он всего лишь озвучил свое мнение, а я склонен верить ему на слово.

– То есть, я так полагаю, он тоже ходил тогда на танцы один и тоже там выпивал. – Оливия сжала пальцы на мягком хлопке перчатки, слегка потянув ее за край.

– Мы оба с тобой знаем, что для мужчин и для женщин это совсем разные вещи.

Это Оливия уже даже слишком хорошо знала.

– А где сейчас обретается Малкольм? Что-то с того мартовского уикенда он здесь больше не показывался.

– Он в Ричмонде, оканчивает юридический факультет. Он чертовски умен и даже уже получил несколько приглашений на работу.

– Да, он весьма успешный человек. – Оливия никогда не смешивала понятия интеллекта и чести.

– Так что ты понимаешь, почему я всецело доверяю его суждениям о такой девице, как Сэйди.

Всякий раз, когда уже готовые сорваться с языка слова казались слишком резкими, чтобы их озвучить, матушка советовала Оливии досчитать сперва до десяти и улыбнуться. С трудом заставив себя досчитать до десяти, Оливия спросила:

– Почему же ему ты доверяешь больше, чем мне?

Эдвард покачал головой, будто разгадывал сложную головоломку.

– Я сказал совсем не это.

– Но тем не менее это так, – резко сказала она.

– Не надо бросать мне этим вызов, Оливия, – предупредил Эдвард. – Я готов все простить, готов даже разрешить тебе водить машину, но в нашем доме мое мнение имеет приоритет.

– Мне очень жаль, что мое инакомыслие и умение водить так тебя огорчают, однако я не отступлюсь ни от того ни от другого.

Лицо его еще сильнее нахмурилось, челюсти сжались.

– Эдвард, ты разговариваешь с женщиной, которая под бомбежками работала в лондонской больнице. Я девять часов продержалась под каменными завалами. И я уверена, что коли уж я выжила в этом каменном плену, то имею право не скрываясь водить свой транспорт и придерживаться собственных, отличных от твоих, взглядов. К тому же мое самостоятельное вождение избавит тебя от скучной обязанности ездить в Шарлоттсвилль за покупками.

– Я вовсе не против тебя туда возить, – поспешно вставил Эдвард.

– Это очень мило с твоей стороны, но за рулем у меня всегда поднимается настроение. Вождение вытягивает меня из того упадка сил и духа, в котором я так долго пребывала.

Взяв Эдварда за руку, Оливия повела его с крыльца к машине. Быстро оглянувшись на больницу, дабы убедиться, что оттуда на них никто не смотрит, она прильнула к мужу и поцеловала в губы. Оливии хотелось, чтобы он почувствовал в ней обещание новой, более сильной и крепкой супруги и друга.

Эдвард поднял руку к ее талии и очень бережно прижал к себе. Пальцы его наполовину согнулись в кулак, как будто он едва сдерживал в себе порыв взять то, чего ему сейчас больше всего хотелось.

Наконец Оливия отстранилась от мужа, очень довольная собой.

– Пойдем-ка перекусим. А потом, когда ты вечером вернешься домой, я устрою для тебя особенный десерт.

Его губы медленно изогнулись в двусмысленной улыбке.

– Как это чудесно, что ты вновь становишься прежней.

На самом деле с тех пор, как она оказалась погребена под обломками здания, Оливия сейчас впервые по-настоящему почувствовала себя самой собой. Как будто откинула в сторону последний, прижимавший ее к земле камень.

– Как же славно снова стать собою, – молвила она.

Оливия вручила мужу плед, который он вскоре расстелил на уже знакомой скамейке. Она устроилась рядом с Эдвардом, подобрав под себя ноги, и распаковала корзинку со снедью.

– У меня сейчас такое чувство, будто ты меня каким-то образом обкрутила.

– Да, дорогой. И я подозреваю, тебе это очень даже нравится. – Она положила ему на тарелку кусок жареной курицы и ломтик кукурузного хлеба, а также подала салфетку с бело-красным клетчатым узором.

Он откусил от курицы и, слегка нахмурившись, поглядел на жену.

– Мне совсем не нравится то, что ты будешь ездить по дорогам одна.

– Давай я пообещаю тебе ездить, только когда светло? А по ночам не буду.

– Боже правый, про ночи даже и речи не идет!

– А еще я никогда не стану уезжать дальше, чем, скажем, на двадцать миль.

– И только днем. И когда нет ненастья.

– Да, если это тебя успокоит. Водить я буду лишь в такие же идеальные для поездок дни, как сегодня.

– И все равно мне от этой мысли неспокойно.

С улыбкой Оливия наклонилась к мужу, представив его взору свою грудь.

– Это звучит как согласие.

– Как очень неохотное согласие.

– И я всегда предпочту получать медленное, неохотное «да» вместо быстрого «нет». – Она достала из корзинки кусок курицы и поднесла ко рту. – И не забудь пригласить Малкольма.

– Зачем? – В его тон закралось подозрение.

– Я же знаю, как ты по нему скучал. И мне бы очень хотелось наверстать упущенное.

– Что ты такое задумала?

– Ничего.