Посылай воду тем, кто жаждет, стань для них сосудом с водой. Пошли товарища тому, кто нуждается в опоре, стань этим товарищем. Будь возлюбленным для всех, кто одинок, и ребенком для всех бездетных, работой для всех безработных, стань деревом с густой кроной для тех, кто ищет тень и прохладу в жаркий день, будь розой для тех, кто тоскует по красоте, – короче, будь всем желанным для всех людей, чтобы даровать им все счастье, которое только возможно. Посылай все это вместе с белым светом на выдохе.
Наше дыхание находится в гармонии с тонким телом, оно изменяется, отражая здоровье или недуг нашего тонкого тела. Но и тонкое тело, в свою очередь, находится под влиянием дыхания, и, по мере того как ум очищается, дыхание вместе с тонким телом сливаются в единое целое. И то, что дыхание твое несет в себе свет, подействует на тебя… Нет, пожалуй, я пока не могу тебе всего этого рассказать.
Посвяти себя практике «принятия и дарования». Тебе обязательно откроется истинное сострадание, но ты должен продолжать практиковать.
Шепни себе среди суеты рабочего дня: «Отдавать и принимать» – пусть эта фраза вертится у тебя в голове, пусть она будет у тебя на устах, пусть она будет как само дыхание. Ты можешь заниматься этой практикой где угодно: на рынке, во время еды, во время работы, в кровати перед сном.
И она приведет тебя – уж поверь мне – в твой рай, в твой собственный Сад, куда ты должен сперва попасть сам, если надеешься найти свою любимую матушку и помочь ей.
Ну а теперь, сынок, – он наклонился и что-то протянул мне. – Доел бы ты уже пышки, ведь я так старался!
Глава X
Воин
Встреча с Мастером Асангой, наверное, более всех остальных встреч повлияла на мою повседневную жизнь. К моему удивлению, обнаружилось, что до сей поры я проявлял совсем мало интереса к текущим страданиям, которые вынужден был испытывать и которые легко мог предсказать на несколько дней вперед, но еще меньше – к тем неизбежным мукам, которые сопровождают тяжелые болезни, немощную старость и саму смерть. Иными словами, практика избавления самого себя от грядущих несчастий показала мне, какая же все-таки большая часть моей жизни была прожита в отказе взглянуть в глаза этой самой неизбежности. Похоже, я и окружающие меня люди выработали изощренные внутренние механизмы, позволяющие полностью блокировать любую озабоченность по поводу столь очевидной тщетности большинства наших повседневных занятий.
Когда я почувствовал себя готовым, то стал брать на себя незначительные страдания близких мне людей, и сразу ко мне пришло еще одно осознание: насколько же мало истинного интереса я раньше проявлял к их горестям, да что там мало – почти никакого. Правда, матушка еще в детстве познакомила меня с правилами приличия, и мне было известно, что у нас в разговоре принято вежливо поинтересоваться здоровьем и благополучием собеседника и его ближайших родственников. Но, задавая такой вопрос, мы не очень-то хотим услышать подробный ответ на него, особенно от пожилых людей, когда, обрадовавшись случаю поговорить, они нередко вываливают на нас такое множество подробностей о своих болячках, передрягах, успехах и неудачах внуков и правнуков, которые нам не хочется ни знать, ни даже слышать. Впрочем, большинство из нас давно уже выработало способ ведения подобных бесед: слушать не слушая, пропускать мимо ушей старческие сетования и поддакивать в нужных местах разговора. Думаю, что наше невнимание к таким темам объясняется тем, что сами-то мы здоровы, да и наши близкие вроде бы как тоже, а то, что пожилые люди ворчат и жалуются на радикулит и все такое, – так это всегда так было, так уж им положено.
Правда, теперь я понимал неизбежность того, что пролетит не так уж много времени, и вот уже я сам буду греть кости где-нибудь на завалинке, жалуясь на свои хвори вежливо зевающему в сторонку молодцу, который будет игнорировать меня точно так же, как и я в дни беззаботной юности игнорировал стариков. Наверное, все дело тут в неосознанном, но твердом убеждении в том, что мы не можем сделать ровным счетом ничего, чтобы оградить наших пожилых собеседников от старения и разрушения, которые с каждым безжалостным годом все заметнее проступают на их увядающем теле.
Еще я понял, что во время медитации отдачи и принятия совершенно необходимо четко определить и ясно представить в своем уме то конкретное страдание, которое в данный момент принимаешь на себя, избавляя от него себя самого в будущем или кого-то еще. Уже само действие по составлению списка страданий немедленно начало повышать мою восприимчивость к чужой боли, и с законной гордостью я вскоре увидел, что если буду продолжать медитировать регулярно, то почти наверняка смогу развить ту степень сострадания, которая так восхищала меня в тех редчайших людях, которые уже ее достигли. Мысль о том, что я смогу научиться любить других в не меньшей степени, чем самого себя, была мне особенно приятна и по-настоящему вдохновляла.