Сад небесной мудрости: притчи для гармоничной жизни

Мудрый страдает во время своих духовных исканий, а если ты будешь искать только приятного отдыха, то никогда не станешь мудрым. Не будь слишком привязанным к маленьким удовольствиям, но взыскуй высших радостей. Научись не только совладать с болью, но и видеть в ней средство, видеть в ней сам Путь – так ты сможешь сохранить честность, сможешь сохранить скромность, это позволит тебе сочувствовать тем, кому повезло меньше, чем тебе. Поддавшись беспомощному разочарованию или гневу, можно только разрушать; научившись жить с болью и использовать ее, обретаешь опыт, который сослужит тебе добрую службу на всем Пути к тому светлому дню, когда ты навсегда выйдешь за пределы всей и всяческой боли. Истинный Воин учится быть непоколебимым.

Мы еще немного посидели молча, и тут на меня навалились и усталость от недолгого, впрочем, путешествия в Сад, и странные впечатления этой длинной ночи, и более всего – переутомление от освоения новых знаний и усилий по изучению столь нелицеприятного порой содержимого моего ума, – меня сморило, и я ненадолго уснул.

Мне приснился сон, будто я снова маленький, а на дворе весна, и все празднуют ее приход – событие, о котором я давно позабыл. Утро, светит солнце, я сижу за деревянной партой в нашей школе и смотрю в окошко на своих одноклассников, разнаряженных по-весеннему ярко. Они играют в догонялки и пляшут под звучащую отовсюду музыку и радостно смеются. Я в классе один, мне очень хочется присоединиться к веселью, но мне почему-то не встать и не выйти на улицу.

Вдруг в класс входит монах с темными глазами и мягкой доброй улыбкой, берет меня за руку и ведет в огромную сводчатую залу с большими высокими окнами, через которые льется солнечный свет, и великолепным гладким деревянным полом, натертым до блеска. Он слегка подталкивает меня к центру залы, где больше всего воздуха и света, и говорит: «Танцуй, танцуй все, что захочешь, придумай уже свой танец». И я вбегаю в сияющий солнечный свет, в самый центр огромного пустого собора и начинаю свой детский танец, начинаю кружиться, просто кружиться, раскинув в стороны руки, и смеюсь, смеюсь, смеюсь, запрокинув голову назад…

Мастер Шантидева легко коснулся моей руки; он уже был на ногах, наклонившись надо мной, его огромное сильное тело на фоне лунного света в монашеской одежде выглядело даже величественно.

– Нам пора, – кротко сказал он.

– Я это… как бы… подустал слегка, – отвечал я сквозь сон. – Вы идите, а я еще посижу.

– Нельзя, – ответил он мягко, – нельзя – нет времени.

– Да ведь еще вся ночь впереди.

– Кто знает? Кто знает?

– Ну еще две минутки.

– Ни к чему это.

– Мне надо.

– Нет, тебе не надо.

– Ну правда, еще самую малость.

– Вставай, мы отправляемся.

– Куда? Зачем?

– А как же твоя мать?

Я мгновенно проснулся.

– Моя мать?

– Да, твоя мать.

– Она что, здесь?

– Я этого не говорил.

– Тогда о чем вы? – спросил я, вскакивая на ноги против своей воли.

– Она ждет, ты ей нужен, она хочет, чтобы ты пришел. Ты пойдешь или будешь отдыхать?

– Пойду, конечно же пойду. – Я почувствовал новый прилив сил, усталости как не бывало, а надежда придала мне легкость и наполнила радостью.

– Так и знал, что ты пойдешь, – сказал монах и пошел вперед быстрыми широкими шагами; я без труда поспевал за ним. – Ты благословлен силой добродетели; ты чувствуешь радость, когда уверен, что делаешь добро, ты испытываешь великое воодушевление при мысли о том, что надо встать и помочь твоей матери.

Я и вправду чувствовал какую-то неведомую мне ранее свежесть и бодрость; не прошло и нескольких минут, как мы оказались возле дорогой моему сердцу скамьи у подножия чинары – у парты в школе, в Ее школе.

Здесь Мастер Шантидева развернулся так резко, что полы его монашеской одежды описали огромную дугу, и схватил меня за руки.

– Это будет здесь, и будет очень скоро, – весело заявил он.

Я с надеждой взглянул в его лицо и снова улыбнулся против воли, просто увидев сияние его улыбки.

– Что? Что будет-то?

– Вот на этой священной земле, – ответил Мастер Шантидева, указывая на маленькую зеленую лужайку, где мы так часто с ней возлежали, – которая скоро станет еще священнее, ты получишь наставления о двух последних из шести совершенств, ты узнаешь их в совершенстве от того, кто превосходит меня величием.

Я задумался на мгновение, шевеля губами, ведь, несмотря на эту длинную ночь в Саду, он научил меня только трем из шести совершенств. Шесть минус три равно три. Значит, осталось три совершенства, а не два. Он показал мне даяние, добродетельную жизнь и управление гневом – только три.

– А как же насчет четвертого совершенства? Кто научит меня четвертому?! – закричал я в страхе, что так и не узнаю его.