Сад небесной мудрости: притчи для гармоничной жизни

Устроившись поудобнее, я стал готовиться к созерцанию, медленно и с удовольствием выполняя все ступени разминки, как будто натягивал старую мягкую перчатку или начинал разговор со старым верным другом. Разминка подходила к концу, когда я почувствовал движение у калитки Сада, а вслед за этим увидел маленькую фигурку, которая тихо перемещалась вдоль кустов бордовых пустынных роз у северной стены. Фигура поклонилась одному из кустов, как бы совершив безмолвную молитву, а затем продолжила движение.

Сначала показалась монашеская голова правильной формы – коротко стриженные черные волосы были похожи на бархатную шапочку, – а затем монашеская одежда и тело. Ничего еще толком не разглядев, я оказался на ногах, в глубоком поклоне, с ладонями, сложенными у груди. Я поднял глаза почти со страхом, с благоговейным трепетом даже, ибо передо мной был Гаутама, Будда собственной персоной, и, хотя ничто в его облике не соответствовало моим ожиданиям, у меня не было никаких сомнений и никаких вопросов о том, Кто это был.

Невысокого, скорее, среднего роста и худощавого телосложения, Он словно застыл в едва уловимом поклоне скромности, которая казалась почти застенчивостью. Каждый его жест был прост и изящен, как проста и изящна была и вся его внешность и монашеское одеяние: чистое и ладное, оно естественно и незамысловато облегало его простую фигуру, видно, хорошенько привыкнув к ней за свою долгую жизнь. Никто не смог бы определить его возраст, я бы навскидку дал ему лет двадцать семь-двадцать восемь, но его лицо совершенно сбивало с толку. Оно тоже было простым и кроме скромности производило впечатление простодушной честности. У него были добрые, открытые, почти немигающие глаза, часто смиренно опускающиеся долу. В его мягком и умном лице, в легкой и милой улыбке сквозила какая-то тихая радость и человечность. Его кожа и все тело были такими же, как у вас или у меня, вокруг головы не светился нимб, и вообще никаких внешних чудесных проявлений вроде бы не наблюдалось, только вот глаза его лучились каким-то особенным чистым теплом, такое же тепло исходило от его нежных рук, и вообще весь он, от макушки до скромных босых ног, излучал доброе тепло. Это тепло распространялось по Саду, совершенно переполняя все мое существо, так что я еще раз поклонился Тому, который, похоже, не хотел да и не нуждался ни в каких поклонах.

– А ты присядь, – тихо сказал Гаутама, – пожалуйста, присядь.

Я машинально опустился на траву перед скамейкой, там же, где стоял, и еще раз поклонился сидя, молясь о том, чтобы он сел на скамейку. Он так и поступил, слегка поколебавшись, как будто не был уверен, что достоин такого трона. Гаутама опустился на скамью тихо и грациозно и стал смотреть вниз на траву перед собой, почти смущенный, совсем как девица на выданье наедине с незнакомым мужчиной. Посидели, помолчали.

Через какое-то время он вытянул вперед руку, и я увидел, что по дороге сюда он сорвал одну из красных роз. Он молчал, он просто держал передо мной розу, как будто предлагая мне взглянуть на нее, что я и сделал. Ни слова не было произнесено между нами, я просто взирал на цветок, а куда смотрел Будда, я толком не знаю, ибо по-прежнему чувствовал такой благоговейный трепет, что не смел взглянуть ему в лицо.

Неожиданно он убрал розу, взял меня тремя пальцами за подбородок и медленно поднял мою голову так, чтобы наши глаза встретились.

– Роза, – сказал он и, вытянув вперед обе руки, теми же пальцами опустил мне веки, продолжая придерживать их в этом положении. Я представил в своем уме розу, безупречную красную розу.

Потом его пальцы снова открыли мне глаза, и у меня перед носом опять оказалась та же роза.

– Не думай «роза», – велел Гаутама.

Я старался не думать «роза», старался не смотреть на то, что было у него в руках. Затем вновь взглянул и на какое-то мгновение, в течение кратчайшей вспышки сознания, я сначала увидел некий красный силуэт на фоне ночной тьмы, затем взгляд мой перепрыгнул на что-то круглое и красное, насаженное на что-то длинное прямое и зеленое. Но уже в следующий момент роза стала «розой» – я снова смотрел на розу.

– Еще, – сказал Будда. Он дал мне взглянуть на розу, убрал ее, осторожно опустил мне веки и повторил: – «Роза».

Я представлял себе розу, в моих мыслях была форма и цвет розы, а потом он аккуратно открыл мне глаза, подняв веки, и снова сказал:

– Не думай «роза», – как и в прошлый раз протянув ее мне. Какое-то время перед моим взглядом мелькали формы и цвета, чтобы через мгновение снова стать розой в моем уме и в моих глазах.

Гаутама наклонился и коснулся земли, на пальце у него оказался маленький черный муравей. Он пересадил муравья на розу и позволил ему вскарабкаться на бутон. Муравей в панике заметался среди лепестков, перепрыгивая с одного на другой и обратно, то скрываясь в глубине цветка, то снова показываясь наружу, то почти вываливаясь с бутона на землю. Наконец Будда коснулся розой земли, и муравей с видом явного облегчения скрылся в густой траве.