Сад неприкаянный

Страданье — ниже сухой травы
и тише, чем детский вздох.
Да, вещи, милый мой, таковы,
какими их видит Бог.
      Зачем охотник и птицелов
      готовит свои силки?
      Господь на гребни морских валов
      пернатые шлёт полки.
И крики чаек, и лай собак
Господь запирает в клеть.
И вновь усатый, как сом, рыбак
на землю бросает сеть.
      Не может больше он рыб дразнить,
      воздушной грозить тюрьмой…
      Лишь Бог решает — кого казнить,
      кого отпустить домой.
И ты, мой друг, не ходи ко мне
и песен ты мне не пой
про то, что в пропасть, как в страшном сне,
слепого влечёт слепой,
      что тело ночью теряет вес,
      дневные забыв труды…
      И вновь на землю глядит с небес
      слезящийся глаз звезды.

* * *

В этом мире беден и случаен
жалкий плод пяти неверных чувств.
Говорят, что хлебопашец Каин —
друг наук и сеятель искусств.
Авель мёртв. Беззвучно льётся время,
словно с неба — жаворонка трель.
Говорят, что Каиново семя
приручило гусли и свирель.
Важно не забвение, не память,
а уменье молча слёзы лить.
То, что ночью я должна восславить,
может утром Бог испепелить.
Только Бог — любовь, а не угроза
и спасенье от любых оков.
Только солнце алое, как роза,
смотрит из-за серых облаков.

* * *

В небесах облака — как льняные покровы,
стали ягоды старше, а травы моложе,
и роняют бесшумнолетящие совы
лёгкий хмель и малину на брачное ложе.
Не тебе говорить о любви и печали,
не тебе изъясняться возвышенным слогом.
Ибо Слово, которое было вначале,
снова сказано тихо невидимым Богом.
Я губами ловлю невесомые капли,
вылетает душа из обители тесной.
Как по нотам, разыграны птичьи спектакли
там, в обители рая, на сцене небесной.
Там из белого камня возводится город,
но у этого города рушатся стены.
Знаешь, видимый мир, словно сердце, расколот,
а невидимый — клочьями облачной пены
закрывает вершины свои и провалы,
где пока ещё Путь изгибается Млечный,
но уже, словно солнце, становятся алы
губы Девы небесной в фате подвенечной…

* * *