Сад признания

Включите на полную громкость вашу последнюю сентенцию. Вы сами — часть земли, в которую вас закопают. А может, произнесите-ка ее еще раз.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Частица материи произошла в нас от частицы света, подвешенного вне пространства, которое мы углубляем.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

О чем говорит теперь потолок потолка?

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

«Пришло время упокоиться». В нашем средоточии — дыра, сквозь которую мы более не можем глаголить, ибо совсем вскоре мы опорожнимся ею, так что никто более не сможет ее услышать и мы сами забудем о ней. У исхода твоих рук пространство, но нам не дано его удержать. В нашем средоточии мир, который, глаголя, мы называем олам.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

С давних-давних пор тело мое уже не причиняет боли мне, но я испытываю боль от своего тела как от пространства.

ГОЛОС-ТЕНЬ:

Они живы здесь все, в этом цветном кубе: в какой-то другой пьесе Работяга Анемоскоп пальцем проводит по обоим берегам Вспяченной Реки; а где-то лакает Дитя Напала, царапается Мальчик-с-Пальчик, на шпеньке поворачивается Младенец Пурим, упражняется в унынии Онисий, наматывается на самого себя гробовщик Пестуарий-Макогоненко, Матушка Матрица угадывает действие моторного вагона, рыцарь Колесованного Слова собою опровергает идею человеческого присутствия. В другой пьесе Иоканан Плохиш-Плюшевый ищет в присутственном месте своего брата, Младенец Грамматиков прислушивается к бегу утекающих фраз, тихо покачивается Нене́т Совкохозяйственный, описывает круг лиходельник Струмилло и его пес Юфть; на берегу реки Лужесно Младенец с Голгофы воображает себе, как лжет Младенец Натяуповахомский; на берегу реки Буюн-Узун мелет свой вздор Младенец Молекулярий, сцепляются в клубке и укусе Младенец Мясомясничий с Младенцем Мясомясничим, Аналав Убей-Цель плотью своей строжайше осуждает плоть, засыпает Младенец Внутримясолавочный; Иоканан Сумчатый наблюдает за тем, как от тела его отделяется его двойник, Человек Земли вспоминает, что и он когда-то бывал здесь.

II

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

А теперь идите вперед, покуда не вступите в цилиндрическую дыру, что внутри вас, через которую речь глаголит с вами; слушайте: глядите, как ваша речь исходит от ваших окровавленных уст, словно кровавая лента. Она подымается и опускается. Извлеките же ее прямо из воздуха, в ее истинном звучании, и подарите ее мне!

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Ну же, возьмите бечевки, что прошли сквозь уши мои, и освободите их: голос ваш, что пройдет внутрь, пусть пройдет он туда как звук, что прошел в свою первую внутренность. Исчезните же внутри того, что принадлежит нам и вам: увидьте, как пространство помножено на уши на уши на уши на уши.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Слова эти, что извлекаем мы совместно каждое в свой черед в устах одних и других, — суть мембраны пространства, духа здешнего, коего трепетание доносится до наших ушей.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Пространство не трепещет: оно свистит, свистит.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Перемешайтесь же поглубже с нашими двоекратными речами, ибо двоекратное тело наше не видит, как его уносит время.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Испытайте же сие сырье: не можем мы оторвать наше ухо от сю́да-от-сю́да.

ГОЛОС-ТЕНЬ:

Здесь подбирает она свое тело, чтобы доказать ему, что живет она вместе с ним, но, поднявшись, не видит она ни одной живой души, которая бы оглянулась.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Кровь — это выхождение воздуха через речь к дыре, к которой речь устремляется. Когда наша мысль, полностью пройдя сквозь лабиринт нашего тела, не знает более, где нас помыслить и на каком из языков свершается наш уход, то становится она тогда водой-и-кровью, глаголя: и тогда мы прислушиваемся к ней, каждый из нас прижав ухо к устам другого, и мы бросаем ее себе к отверстию другого — и тогда вновь услышанными становятся слова.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

В этот конкретный момент настоящего времени, на что смотрим мы с нашими почасовыми руками, с нашими покинутыми животами?

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Мы не можем ответить на этот вопрос: потому что мы не можем сказать, был ли то голос младенца, изошедший из самого себя, или мы сами и есть то, что было молвлено устами младенца.

ГОЛОС-ТЕНЬ:

Они входят в Скаредность крови: они ощущают нехватку слов, затем они черпают в плавучих садках действия — там, где грех человеческий, в своей первичной сущности, является им на миг.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Что такое Скаредность крови?

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Это когда наша рука прикасается к месту, внешний вид которого нам говорит, что нас в нем нет: как, например, когда мы берем в руку этот камушек.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК:

Когда я давал обет Скаредности крови, я называл это истинным торжеством Посвященствования и Небытия; потом, когда я практиковал Очернение, я называл его Кровянистостением кровотечения в почервленной черноте этого света, в струях струящихся-и-замуровывающихся в стене, словно то суть слова этого света.

ЖЕНА СЕМЯИЗВЕРГАЮЩАЯ:

Куда бы вы не пошли, вам не выйти живым из моей мысли.

ЗЕМЛЯНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕК: